– Ну? Что скажешь, папаша? – спросила девица. – С чем пожаловал?

– Моя ты деточка! – усмехнулся Пафнутьев. – Ты сначала в дом пригласи, водой хотя бы угости, вон жарища какая стоит, спасу нет… А потом уж вопросы задавай. Сказок не читаешь, наверно, а там все про это написано.

– Про бабу-ягу, что ли? – она прищурилась, склонив голову. – По-твоему, я на бабу-ягу похожа?

– Не вся, конечно, – миролюбиво сказал Пафнутьев, осторожно придерживая дверь, чтобы девушка не успела ее захлопнуть. – Так, местами.

– Ну, тогда входи… Только без этих… Без глупостей.

– Постараюсь, конечно… Хотя, глядя на тебя, сдержаться будет нелегко.

– Это почему же? – она вызывающе откинула голову с невероятной своей прической.

– Больно соблазн велик!

– Ну ты, папаша, даешь! – она рассмеялась на удивление простодушно. – С тобой не соскучишься! Ладно уж, заходи, хватит в темноте топтаться, – и она первой прошла в залитую солнечным светом комнату.

Пафнутьев осмотрелся. Странное жилище предстало перед его изумленным взором. Громадная кровать, сооруженная, скорее всего, из раздвинутого дивана, на кровати мохнатый ковер красного цвета, перед ним телевизор, расположенный так, чтобы можно было смотреть, не вставая с кровати, а включать и выключать – собственной пяткой. Вместо штор висели простыни, косо прихваченные к проволоке бельевыми прищепками. Простыней, видимо, не хватало в этом доме, и на окне болталась и скатерть, залитая винными пятнами…

– Да, – протянул Пафнутьев. – А ничего, уютно.

– Шторы в стирке, – смущенно пояснила девушка. – Пришлось повесить что попало. А то, знаешь, заглядывают… Внаглую. Все им интересно, как люди в кроватях ворочаются.

– А что, сон плохой?

– Это почему?

– Если всю ночь ворочаться приходится…

– Ну, ты даешь! – рассмеялась девушка. – С тобой и в самом деле не соскучишься. Молоток, папаша!

– С тобой, я вижу, тоже не заскучаешь, а?

– Стараюсь, – она смутилась.

– Это хорошо. Старательность – отличное качество для молодой девушки. Ну, ладно, порезвились и будя, – он сел в низкое продавленное кресло. – Пафнутьев моя фамилия. Следователь. Занимаюсь твоим соседом, который вот с этого балкона, говорят, свалился прошлой ночью.

– С моего? Ты что, ошалел?! Никто с моего балкона не сваливался! И нечего мне мозги пудрить.

– Тебя как зовут?

– Вика. Виктория, если хочешь. Это значит, победа. Понял? Так и заруби себе на носу – победа. А фамилия Инякина.

– Тогда слушай меня внимательно, гражданка Инякина, – Пафнутьев вместе с креслом сдвинулся в сторону – солнце, бьющее в окно, слепило его, заливало комнату безжалостным светом, обнажая запыленные углы, захватанные стеклянные дверцы стенки, полировку телевизора. – Что произошло… Парень свалился с балкона. Разбился насмерть. Я только что из морга. Его уже успели вскрыть. Смерть наступила от сильнейшего удара об асфальт. На вашем асфальте внизу еще пятна крови не успели смыть, – Пафнутьев сознательно наговорил кучу ненужных вещей, зная, что небогатый разум красотки будет подавлен жутковатыми его словами. – По данным, которыми располагает следствие, в деле оказалась замешанной и ты… Слушай и не перебивай, – сказал он, заметив, что Вика рванулась было возразить. – А потом скажешь все, что пожелаешь. Свидетели утверждают, будто Жехов лез к тебе на балкон, но сорвался. А может, ему кто помог.

– А кто ему мог помочь?

– Конечно, ты.

– Та-а-к, – протянула девушка озадаченно. – Вон оно что выстраивается… Интересно. С тобой надо ухо востро – я сразу это поняла.

– И я сразу понял, что девушка ты умная, красивая, образования и разговаривать с тобой одно удовольствие.

– Не надо, папаша! – она выставила вперед узкую ладошку. – Я видела, как ты болтал с нашими старухами и знаю, что они могли сказать обо мне.

– Как же он все-таки свалился? А, Вика?

– А черт его знает!

– Но сама-то ты его знаешь? Вы знакомы?

– Слегка… Не очень.

– Подожди, что значит – не очень? Если Жехов вздумал пробраться на твой балкон, значит, бывал здесь? – Пафнутьев окинул долгим взглядом широкую кровать.

– Не надо нас дурить, – она опять выставила вперед ладонь с длинными красными ногтями на пальцах. Вика вытащила из-под подушки сигареты, зажигалку, прикурила, пустила дым к потолку и лишь после этого взглянула на Пафнутьева. По ее взгляду он понял, что Инякина не столь проста и не столь глупа, как ему показалось с первого взгляда. – Закуришь? – спросила она, протянув сигареты.

– Не курю.

– Все понятно, значит, пьешь. Но выпить у меня нечего.

– Я слушаю тебя, Виктория.

– Ничего не знаю, ничего не видела, ничего никому не скажу. И кончен бал.

Пафнутьев с трудом выбрался из низкого кресла, подошел к балкону… И ужаснулся. Он весь был завален хламом – велосипед, сани, лыжи, громадная кастрюля, самовар без ручек, размокшая коробка с бельем, ножки стола, мотки проволоки… Воспользоваться балконом, чтобы войти в квартиру… Нет, это было совершенно невозможно.

– Жаль, что разговор у нас не получается, – Пафнутьев опять опустился в кресло. – Я надеялся, что мы покалякаем полчасика без свидетелей и на том дело закончим. А раз ты так… Получишь повестку, придешь в прокуратуру…

– А если не приду?

– Пришлем еще повестку. А на третий раз доставим силком. С помощью наряда милиции. Проведем допрос со всеми формальностями. Запросим характеристики, ты же где-то работаешь или хотя бы числишься? А?

– Учусь.

– Значит, с места учебы… Ректор или учебная часть выделят своих представителей, общественных обвинителей… Или защитников… В зависимости от того, как к тебе относятся.

– Ты что, папаша? Офонарел?

– Человек погиб. Моя задача – выяснить обстоятельства. По нашим данным, он к тебе добирался по балкону.

– Что же это получается… Я влипла?

– Похоже на то, девочка.

– Я не девочка. И не надо, понял? Не надо.

– Хорошо, не буду называть тебя девочкой. Хотя тебе это слово идет. Но как же тебя называть? Гражданкой последственной?

– Если поговорим по-человечески, отстанешь?

– Отстану.

– Честно?

– Послушай, Вика… Если скажешь нечто важное и я увижу, что ты не имеешь к этой истории никакого отношения… Мы с тобой встретимся только если сама захочешь.

– И подписывать ничего не придется?

– А почему ты об этом спрашиваешь?

– Я уже пообещала ничего не подписывать.

– Кому?