– Скажем так – противник применил артиллерию. Но – неудачно, – притворно бодрым тоном произнес Кацап, поднимаясь и делая попытку отряхнуть колени от налипшей грязи.

– Так! – объявил Роберт, пытаясь придать голосу нотки металла. – Быстро перекусываем и отступаем отсюда к чертям собачьим. Людей мы уже не спасем, а воевать с противником, о числе и возможностях которого мы ничего не знаем, глупо. Вызовем по рации подкрепление, оцепим болото… Впрочем, пусть штаб решает.

Перекусить им не дали. Только Кацап и Роберт отошли за изгородь, чтобы поподробнее разглядеть убитых врагов, в изобилии скошенных шквальным огнем в упор, как на болоте появились новые цепи атакующих. Над лесом в тылу подозрительно засуетились птицы, взлетая в тяжелый от испарений воздух целыми стаями, а посланная туда разведка подтвердила – пути к отступлению отрезаны.

В течение угасающего дня они отбили еще три штурма. На этот раз технология нападения была ясна, и Роберт оказался на высоте. Они подпускали атакующую свору на расстояние убойного огня, затем хладнокровно, экономя боеприпасы, расстреливали. Давали время слизням построить свой боевой порядок, и несколькими выстрелами, с помощью винтовочных гранат, расстреливали «вражеской артиллерии» прицел. Так как примерное время «выстрела» было вычислено, колонисты успевали отбежать подальше от фокуса, в котором концентрировались невидимые силовые линии колдовского огня гигантских улиток. Остывшие воронки послужили прекрасными окопами для трех лучших снайперов отряда, бивших одиночными на выбор. От титанического гула, предшествующего «световой атаке» слизней, они спасались, затыкая уши кусочками промасленной ткани, запасенной для чистки оружия. Горы убитых дикарей вокруг хутора росли и росли.

Ближе к вечеру, однако, Роберт стал все чаще хмуриться и глухо материться по-испански. Поступила команда стрелять только одиночными. В отражении последней атаки, самый интенсивный фронт которой находился со стороны леса, приняли участие уже и пистолеты, и две или три ручные осколочные гранаты.

– Правильно, – сказал Роберт, проходя внутри сруба и видя, как Кацап методично выглаживает лезвие здоровенного ножа об миниатюрную коричневую пластину, похожую на шоколадку. Роберт знал, что в качестве прави́льного камня Кацапу служит кевларовая пластинка из выпотрошенного бронежилета. Такая же точно была и у него, и у всех остальных в отряде. «Внутреннюю охрану» Золотого полуострова составляли бывшие бойцы контртеррористических и диверсионных подразделений, у которых еще с Земли осталось весьма скептическое отношение к громоздким «броникам». Сейчас Роберт про себя вздыхал – в данной ситуации и против данного противника бронежилеты им ох как не помешали бы. Вряд ли костяная стрела справится с кевларом, да и утыканные каменными осколками дубинки приятнее принимать «на грудь», защищенную бронежилетом, а без рукопашной, видимо, не обойтись.

Кацап подкинул на ладони пластинку, хохотнул и рубанул ножом воздух:

– Что пригорюнился, командир? Не война, а тир.

– Тир, говоришь? То-то и оно, что тир без патронов. У меня вот только револьвер. Автомат сложил да запрятал в рюкзак. У остальных – в лучшем случае по нескольку патронов да по гранате.

– Пуля дура, штык молодец, командир. Нам бы еще «броники», или лучше – кольчугу.

– Кольчуга, это да… – протянул довольно безразлично Роберт, глядя в пустоту перед собой и представляя себе морду вожака. Хвала здешним богам, подобная психическая атака больше не повторилась, видимо, у стаи зверолюдей был только один такой специалист в наличии.

– Вот штабные, они молодцы, основательно затарились на Земле, – продолжал неунывающий Кацап, не замечая состояние командира.

– Что ты говоришь? – встрепенулся Роберт, словно бы выныривая с холодного дна темного колодца.

– Говорю, штабные – народ предусмотрительный. Я ходил в экспедицию на восточные болота, через Сергеев форт, так с нами были комендант и младшая смотрительница животных, да еще этот, начальник наш…

– Генерал, – подсказал Роберт, присаживаясь на мокрое бревно и принимаясь править свой нож.

– Ага. Так вот, были они, значит, с нами, оба-трое. Так мало того что, как обычно – с псами, на конях и вооружены до зубов, так на каждом – кольчуга и шлем. Не каска, а именно шлемак, как в кино. Я еще, помню, спросил генерала – неужто кузница на полуострове так складно работает?

– А он? – безразлично спросил Роберт, водя хищно изогнутым лезвием туда-сюда по кевларовой пластинке.

– А он – нет, говорит, это мы с Земли прихватили. Ты вот, говорит, Кацап, поди, окромя табака, водки, презервативов да патронов, ничего с собой и не брал? А мы вот, понимаешь, прихватили. Говорю – а на хрена эта железная рубаха нужна, окромя, понятно, выкаблучивания. А он плащик свой из тигрокрысы откидывает, а под ним – самый натуральный меч. И у младшей тоже, только поизящнее. Да она сама поизящнее этих штабных.

– Угу. Не отвлекайся. – Роберт отложил пластинку, снял широкий ремень и принялся выглаживать кромку лезвия совсем уже нежно, трепетно, с задумчивым лицом, выражение которого портил только высунутый кончик языка.

– Говорит – вот кончатся у нас патроны, гранаты, усохнут наши пулеметы-минометы, что ты тогда, Кацап, дескать, делать будешь.

– Ну а ты? Не ударил в грязь лицом за весь спецназ перед младшенькой? – ехидно спросили сбоку. Но Кацап даже не обернулся, слегка насупившись. Все в отряде знали, что он откровенно неравнодушен к очаровательной и диковатой смотрительнице животных. Останавливала его не столько закрытость штаба от всего внешнего мира, сколько тот факт, что она – «начальство». А с начальством, как выражался Кацап, никакой эротики быть не может, одна порнография, лай и контры.

– Я, говорю, могу и саперной лопаткой воевать, и штыком, и прикладом, и вообще…

Рядом загоготали. Кацап не глядя швырнул туда горсть грязи, в ответ полились цветастые ругательства, каковые он проигнорировал, по-бычьи нагнув могучую шею, и продолжил:

– И вообще, нас учили всякий подручный предмет обращать в оружие – ручки, бритвы, зонтики, расчески. А они посмеялись, комендант как заверещит – где ты, глупая спецура, тут зонтики возьмешь… Я ему говорю – так у вас кузнецы чего надо сделают из холодного оружия. Да и вообще, не скоро еще боезапас-то кончится, надо полагать. А смотрительница говорит – скоро, Кацап, скоро. Я ей возражаю – какой прок тыкать в волка мечом или пытаться заколоть шпагой тиранозавра? Тут, говорю, рогатины нужны. Потолще и помощнее. Пусть кузнецы стараются…

– Так и сказал – «потолще и помощнее»?! – не унимался тот же голос. Кацап побагровел и начал приподниматься, но Роберт, схватив его за рукав, с силой усадил на место.

– Да ладно, командир. Собака воет – караван идет. Мне комендант так ответил – кузнецы, говорит, работают. К весне, сейчас уже то есть, будут и рогатины, и стрелы, и топоры. Только вот противник у нас вполне может оказаться с двумя руками-ногами. А против такого ни зонтиком, ни лопаткой воевать несподручно. Нужно вот это. – Кацап гулко хлопнул себя по необъятной груди, как бы показывая, как комендант ударил по доспеху. – И вот это… – Кацап показал жестом, что вытаскивает из ножен на боку меч. – И еще, говорит, мы этим делом на Земле запаслись. Вряд ли наши доморощенные кузнецы смогут сделать кольчугу из титанового сплава, да аккурат в размер. А о мечах – и говорить не приходится. Это искусство трудное, почти забытое. Такие клинки, как у нас, это, значится, штабных, в колонии сделают разве что лет через сто. Из булата да из Дамаска.