– Дурилка старый, – укоризненно сказала женщина и потащила юношу за рукав. – Пойдем с нами, Рыжик, хоть поешь.

– Заботливая, тоже мне, – пробурчал старик. – Попадет мальцу в брюхо стрела, будет перитонит. Его даже целительница не выходит.

Женщина сверкнула на него глазами, злобно, словно бы говорливый старик мог и впрямь накаркать ранение в живот, и вздохнула:

– Хоть ягод съешь, вон у Дашки с собой.

– Бабы, они всегда о своем.

Парень тряхнул своей огненной шевелюрой и нервно выдрал руку у женщины. Та еще раз покачала головой, но отстала. Меж тем старик, обращаясь уже только к Отставнику, разорялся:

– А о чем он говорил, о чем говорил! Вот как у них все по полочкам расставлено – природа отдельно, местные жители – отдельно. Усмирил одно, отстрелял другое – и в дамках!

Отставник одобрительно кивал и сделал рукой опять все тот же нелепый жест, словно бы ввинчивал ее в пространство, когда говорил о «реакции опоры».

– Нам, чтобы в этом всем, – второй старик отложил карабин Симонова и воздел руки, как бы пытаясь объять вселенную, – существовать, надо во что-то втиснуться, что-то вытеснить, уплотнить. А оно… оно – не хочет.

– Как твой стакан? – подсказал Робинзон, который от треволнений и голода стал находить в этой ахинее какую-то дремучую домотканую правду.

– Да-да. Ты льешь, а оно все выливается. Больше, чем надо, в пустой стакан уже не влезет.

– Это точно! – тоном знатока подтвердил один из охотников.

– Чтобы еще влить, надо что? – спросил мыслитель, поворачиваясь к Робинзону и вновь воздевая перст.

– Отлить немного, – нашелся тот, вновь моргая одним глазом.

– И-и – жах! – сказал Отставник, сопровождая сказанное соответствующей жестикуляцией. Растерянно Робинзон попытался нащупать фляжку у себя на боку и, не обнаружив ее, стал шарить глазами вокруг. Старик-философ, который все это время держал ее, пустую, в руке, резко протянул флягу Робинзону:

– На, держи.

Робинзон начал было крепить пустую емкость к поясу, когда в идиотскую дискуссию вмешалась вторая женщина, верно – та самая Дашка, с ягодами:

– Нет, ну вы их послушайте! До чего договорились – это значит, чтобы зажилось нам здесь нормально, надо некоторых из нас «отлить»? Так, что ли?

Мыслитель, кажется, сам задумался о своих словах, зачесал в затылке. Отставник же крякнул:

– Это ты и впрямь загнул. Не может такого быть, чтобы мы, для того чтобы нас тутошняя земля приняла, должны… должны…

– Проредиться! – жестко сказала Дашка. – Ну уж нет! На, поешь пока. – С этими словами она сунула опешившему Робинзону аккуратную плетеную корзинку с крупными, незнакомых цветов и непривычной формы ягодами и, поправив на груди «калаш», пошла на дедка. Тот сразу же забормотал:

– Нет. Тут дело какое – чтобы еще, значится, нам долить, надо как бы уплотниться, форму, что ли, поменять, тогда нас тутошняя земля и примет…

– Уплотняйся сам, старая шпала. А ты? – Она уперла руки в боки и посмотрела на Отставника так, что тот съежился. Под ее яростным взором вся его выправка истаяла, как дым. – Вечно вы, мужики, все через стаканы видите. Физики, блин, прости господи. Реакция опоры! – Она дико, оперно рассмеялась: – Говно бывает разное: жидкое, твердое и газообразное!

При последнем утверждении, произнесенном с интонациями инквизитора, пришпиливающего старого ведьмака к позорному столбу последним аргументом, Робинзон поперхнулся вяжущей на вкус сочной ягодой и закашлялся. Все вокруг, – а тут уже собрался маленький отряд – смотрели теперь на него, словно бы он откашливался перед важным выступлением. На вышке вновь коротко пролаял пулемет, как бы стараясь напомнить всем внизу о существовании войны. Чувствуя, что входит в тот же раж, что и предыдущие ораторы, Робинзон сунул корзинку юноше:

– На, Рыжик, поешь ягодок.

В нем заговорило давно забытое русское чувство – охваченность коллективным разговором-действом, суть коего туманна самим его участникам, и услыхав который, любой житель западной страны или эмигрант, потерявший связь с почвой, тут же бы сошел с ума, в тщетном позыве постичь постоянно ускользающий, зыбкий предмет дискуссии. Темная стихия, косматая и безликая, говорящая устами многих, но не имеющая конкретного носителя и даже имени, заворочалась в нем и выплеснулась наружу:

– А вот Древние Хозяева? Они как, по-вашему, – жидкие, твердые или, наоборот, газообразные? Снаружи стакана, внутри или сам стакан? Неандерталы – это от них, или мы под Древними ходим, а они – тутошние, среда, так сказать?

Раздалось слитное покашливание, чмоканье губ. Кто-то зачесался и вздохнул. Робинзон перевел дух.

– Я так понимаю, – солидно прочистив горло, сказал Отставник, – неандерталы – они того… Среда… С чем-то подобным мы не могли не столкнуться. Реакция опоры. Есть же в этом мире хозяин. А что до Древних Хозяев… Нет их, и все тут.

– Как так? – обалдел Робинзон. – А кто же нас сюда закинул, кто с нами до отправки говорил?

– А никто. Судьба. Природа. Не та – книжная, про которую Рыжик тут болтал, а природа вещей.

Рыжик рванулся было что-то сказать, но только промычал что-то нечленораздельное, пуская из набитого рта фруктовые цветные пузыри. Робинзон же захлопал глазами:

– Как это… Ты… вы – вы все же «Легенду» читали. Читали?

– Ну – читали, – отозвались чуть погодя два-три голоса в толпе, но без особого энтузиазма.

– Ну? – тупо спросил Робинзон, вытаскивая из кармана последнюю горсть патронов и катая их по ладони.

– А баранки гну. Брехня все.

– Да и Вовка – враль известный.

– И – спекулянт!

Робинзон переводил дикий взгляд с одного человека на другого, в немом изумлении разевая и закрывая рот.

– Мы под штабом ходим, если ты об этом, о власти, – подумав, добавил Отставник. – А не под какими-то там Древними из «Легенды» какого-то Владимира.

– Точно, – дополнил его бородатый охотник. – Да и штаб тот нам нынче не больно-то указ. У нас свое начальство есть. Сергей.

– А те… ну которые сюда заманивали, которые базу, в конце концов, сюда перенесли, они что? Тоже «судьба»? Тоже «природа вещей»? – Рыжик наконец прожевал свои ягоды. Но это он зря встрял. Тут же на него накинулись двое:

– Уж кому-кому, так не тебе, Рыжик, про судьбу говорить. Или не ты у Богдана в «охранке» первым был? Вот тебе и судьба. Судьбу люди делают, даже такие бестолковые, как ты, Рыжик. Да и зря вы ему ягоды даете, пожрет все. А потом – все, перитонит. Поди из «беспеки» за обжорство выперли, а, Рыжик?

– Это кого? Это меня? За обжорство!

Разъяренный паренек прислонил свой устрашающий самострел к камню и двинулся на обидчиков, но ему тут же кто-то повесился на плечи, а потом надавали подзатыльников. Робинзону показалось, что тут руку приложили воинственные женщины, незадолго до того пекшиеся о сытости этого самого Рыжика.