— слово Заратустры о Великом Полудне, что вознес я некогда над людьми, подобно второй вечерней заре.

Поистине я дал им увидеть новые звезды и новые ночи; и над тучами пестрым шатром днем и ночью раскидывал я смех свой.

Я учил их всем своим помыслам и стремлениям: собрать воедино и сплавить все, что есть в человеке отрывочного, загадочного и пугающе случайного,

— как поэт, отгадчик и избавитель от случайного я учил их быть созидателями будущего и спасать, созидая, то, что было.

Спасти в человеке прошлое его и так преобразовать всякое «Было», чтобы воля сказала: «Но я так хотела! Я так буду хотеть!»

— вот что назвал я избавлением, вот что учил я называть избавлением.

Ныне я жду своего избавления, чтобы идти к ним в последний раз.

В последний раз иду я к людям: среди них хочу я свершить закат свой и, умирая, дать им свой самый богатый дар!

Этому я научился у солнца, когда заходит оно, богатейшее из светил: золото сыплет оно в море из неистощимых сокровищниц своих,

— тогда и беднейший рыбак гребет золотым веслом! Ибо видел я это однажды, и слезы от зрелища этого не утолили душу мою.

Подобно солнцу, идет Заратустра к закату: и вот, он сидит, ожидая, а вокруг него старые разбитые скрижали, а также новые, наполовину исписанные.

4

Взгляните, вот новая скрижаль: но где же братья мои, чтобы со мною вместе отнести ее в долину, в сердца человеческие?

Так повелевает великая любовь моя к дальнему: не щади ближнего своего! Человек есть нечто, что должно преодолеть.

Есть много путей и способов преодоления: твое дело — добраться до них! Но только паяц думает: «Через человека можно перепрыгнуть».

Преодолей себя самого даже в ближнем своем: и право, которое можешь взять силой, не позволяй дать себе!

То, что делаешь ты, никто и никогда не сделает тебе. Знайте, воздаяния не существует.

Кто не может повелевать, должен повиноваться. Есть многие, умеющие повелевать себе, однако многого еще недостает им, чтобы повиноваться себе самому!

5

Таково свойство душ благородных: они ничего не хотят даром, тем более — жизнь.

Кто из черни — тот хочет жить даром; мы же, другие, кому жизнь — дана, мы постоянно размышляем: что лучшее дать нам взамен!

И поистине, благородна та речь, что гласит: «То, что нам обещает жизнь, мы хотим сохранить для жизни!»

Не должно желать наслаждения, когда не дано наслаждаться. И еще — не должно желать наслаждаться!

Наслаждение и невинность — самые стыдливые вещи: они не хотят, чтобы их искали. Их надо иметь — искать же следует скорее вину и страдание!

6

О братья мои, первенца всегда приносят в жертву. И вот, ныне мы — первенцы.

Все мы проливаем кровь на скрытых алтарях, сгораем в жертвенном пламени в честь старых идолов.

Наше лучшее еще молодо: и вот — истекают слюной беззубые рты. Наше мясо нежно, наша шкура — еще только кожа ягненка: как же не возбуждать нам алчность у жрецов, прислужников старых идолов!

В нас самих еще жив он, этот жрец, поджаривающий себе на пир все наше самое нежное и лучшее. О братья мои, как же не быть первенцам жертвой!

Но всякий, кто сроден нам, жаждет этого; и я люблю тех, кто не желает беречь себя.[12]Погибающих, идущих путем заката люблю я всей любовью своей: ибо переходят они на ту сторону.

7

Немногие могут быть правдивыми! А кто может — еще не хочет! И совсем не способны на это «добрые».

О эти добрые! Добрые никогда не говорят правды; для духа быть добрым — болезнь.

Они уступают, эти добрые, они покоряются, их сердце вторит, их существо повинуется: но кто слушается, тот не слышит самого себя!

Все, что у добрых зовется злом, должно воссоединиться, дабы родилась единая истина: о братья мои, достаточно ли злы вы для этой истины?

Неустрашимая отвага, долгое недоверие, жестокое отрицание, пресыщение, надрезывание жизни — как редко все это соединяется воедино! Но из такого семени произрастает истина!

Всегда рядом со злой совестью росло всякое знание! Разбейте же, познающие, старые скрижали!

8

Когда на воде укреплены сваи[13], когда через поток перекинуты мостки и перила, поистине, никто не поверит тому, кто скажет: «Все течет».[14]

Но даже круглый дурак возразит ему: «Как? — скажет он, — как это — все течет? Ведь и мост, и перила — над потоком!

Над потоком — все неподвижно и крепко, все ценности всех вещей, мосты, понятия, все „добро“ и все „зло“: все это — прочно!»

Когда же приходит зима, укротительница рек, то и умнейшие проникаются недоверием; и поистине, не только глупцы тогда вопрошают: «Не пребывает ли все — в покое?».

«В основе своей все неподвижно», — вот подлинно зимнее учение, подходящее для бесплодного времени, хорошее утешение для лежебок и подверженных зимней спячке.

«В основе своей все неподвижно», — но против этого проповедует ветер в оттепель!

Ветер оттепели — это бык, но не тот, что пашет, нет, — это бешеный бык, разрушитель, взламывающий лед гневными рогами! Лед же сокрушает мосты и перила!

И вот, братья мои, не все ли течет теперь, подобно потоку? Не все ли мосты и перила попадали в воду и сгинули?[15]Кто еще держится там за «добро» и «зло»?

«Горе нам! Счастье нам! Подул теплый ветер!» — так проповедуйте, братья мои, на всех площадях!

9

Есть одно старое заблуждение: имя ему — Добро и Зло. Вокруг прорицателей и звездочетов вращалось до сих пор колесо заблуждения этого.