В чем заключается ваше жизненное кредо или «призвание» (если иметь в виду нечто противоположное источнику экономического благосостояния)? Когда окончилось ваше детство? Когда вы покинули свой дом? А вообще-то вы его уже покинули? В чем проявляются ваши зависимости? Каким образом вы постоянно причиняете себе боль, подрываете свою основу? Где вы споткнулись в своем индивидуальном странствии? Как вы сейчас относитесь к матери, к отцу? Какие страхи преграждают вам путь? Что вас преследует из непрожитой жизни? Что незримо поддерживает вашу повседневную жизнь?

Ответы на эти вопросы неминуемы, неотвратимы и обязательны, если человек живет ответственной и осознанной жизнью. Если сознательно не задавать такие вопросы, грусть повседневной жизни станет слишком тяжелым бременем. Этот сатурнианский груз порождает душевный разлад. Или нам так кажется интуитивно. Мы ощущаем себя загнанными в угол: нам приходится вести более осознанную жизнь, чтобы не подчинять ее той сложной травме, которую нам уже нанесла судьба, и вместе с тем мы хорошо осознаем, что нет той «земли», на которую нам нужно водрузить флаг Эго. У Души нет богатой Вест-Индии, чтобы провозгласить на ней власть Старого Света.

Вернемся к великому освободителю – Аврааму Линкольну. Если когда-нибудь в этом реальном мире и жил человек широкой души, с благородными идеями, обладавший чувством юмора и печали, строгавший колья для ограды, хоронивший своих детей и посылавший людей на смерть, – это был Линкольн. Он должен был ощущать тяжесть в душе, как ее ощущаем мы, и жить в мире, ежедневно выполняя свои обязанности, как это делаем мы. Что тогда говорить об ангелах – «самых прекрасных ангелах, живущих в нашей душе», которые могли бы соединить раздвоенную душу и разделенную землю? Но все мы знаем, что на его зов никто не откликнулся. Вскоре нация, разделенная на Север и Юг, пела песни, сидя у костров военных лагерей. «Сегодня много разбитых сердец / в лагерных палатках на земле обетованной»[173]. Однако этот зов звучит из самых глубин и может породить идею, спасительную для всех нас.

В простом предложении, которым Линкольн закончил Первое инаугурационное послание, содержалась критика, требующая тщательного исследования. Вспомним, что средневековые философы много работали над natura naturata и natura naturans – природой явленной и природой являющейся. Это самая сердцевина перехода к вере в то, что природа существует как данность и проявляется через нас независимо от того, в какой мере мы это осознаем. У природы много целей, она выражает свою волю через аффективные взрывы, соматические симптомы и образы, которыми наполнены наши сны. Однако следует обратить внимание на скромное слово наши, ибо здесь речь идет об ощущении и воплощении именно нашей сущности. Разумеется, нам хватит мужества, чтобы прожить свою индивидуацию, если мы вспомним, что никогда прежде сознание не имело такой возможности, как сейчас, и никому из нас больше никогда не представится такой случай. Поэтому призыв стать самим собой воздает должное и природе в целом, и последующим поколениям, становление которых зависит от нас.

Замечание об ангелах кажется довольно странным, даже как-то связанным с предрассудками. Но вспомним, что слово «ангел» происходит от греческого angelos – вестник. Мы перегружены известиями, и посланников хватает с избытком. Но нам нужны именно такие послания, чтобы предусмотреть крутые виражи в своем странствии. В 1939 году, читая лекцию на тему «Символическая жизнь», Юнг заметил: мы забыли о том, что знали наши предки – что тишина не молчит, что темнота светится для тех, кто этого ждет. Внимая молчанию и ожидая в темноте, мы видим поразительное сияние и ощущаем чье-то присутствие, которое означает, что мы никогда не остаемся совершенно одни. Белый Олень, шаман племени сиу, писал:

«Мы, сиу, верим, что внутри нас есть тот, кто нами управляет, словно в нас живет второй, внутренний человек. Мы называем его nagiy а другие люди могли бы назвать его душой, духом или сущностью. Его нельзя ни увидеть, ни почувствовать, ни попробовать на вкус. Но когда я был на горе – и только в тот раз – я знал, что он живет внутри меня. Тогда я ощутил внезапный прилив сил, похожий на потоп. Я не могу его описать, но он наполнил меня целиком. И тогда я точно узнал, что должен стать wicasa wakan , то есть шаманом племени»[174].

В таком случае глубоко постичь прекрасных ангелов нашей души – значит обрести то, что знают и во что верят такие люди, как Белый Олень, и, кроме того, работать над исцелением внутреннего «гражданского» расщепления.

Наше видение очень смутно; мы чувствуем себя так, будто загнаны в угол, из которого невозможно выйти, поэтому принимаем только статические решения. В последние два столетия философское и психологическое мышление привело нас к мысли о том, что возможно абсолютное и даже объективное знание. Таким образом, мы вновь и вновь сталкиваемся с трагическим испытанием Авраама. Внутренний голос приказывает нам убить своего ребенка, который может оказаться единственным существом, о ком мы заботились. Но что это – голос Бога или голос комплекса, сумасшедшей отщепленной части, получившей над нами власть? Как мы вообще можем это узнать? В таких условиях нам приходится жить реальной ответственной жизнью, надеемся, как достойные люди. Но как нам найти мифические координаты, позволяющие узнать, где мы находимся, если в душе нет метафизического Гринвича? Как нам выяснить широту и долготу? Великий «мореплаватель» Ньютон в качестве секстана и астролябии мог использовать причинно-следственные связи и наблюдение. Сегодня мы не испытываем доверия к этим приборам. Поэтому мы чувствуем, что дрейфуем в страхе и неизвестности.

Возможно, у нас осталась единственная уловка – смотреть на мир через индуистскую метафору, то есть как «на игру Бога». Если всем нам приходится участвовать в игре, совершенно не зная ни ее сущности, ни правил, если выигрыш и проигрыш – всего лишь иллюзии, то можно утверждать, что цель игры заключается в самой игре. Если наше невротичное Эго может выдержать неопределенность, напряжение противоположностей, тогда нас может радовать таинственность наших предшественников. Вот что думает Хелен Люк о нашем неосознаваемом желании приблизить конец своих страданий:

«Вам не следовало бороться с неврозом, чтобы от него избавиться. Вероятно, единственное, что вам нужно, – узнать, в чем, собственно, дело. Значит, это дар Божий»[175].

Приблизительно то же самое советовал Гурджиев:

«Помните, вы пришли в этот мир, уже осознав необходимость бороться с собой и только с собой. А значит, благодарите любого, кто предоставит вам такую возможность»[176].

Вынужденные жить, не обладая абсолютным знанием, под бременем прошлого, которое мешает нам и сводит на нет наши истинные намерения, не ощущая поддержки от великих мифических структур древности, мы призваны отказаться от потребности Эго в определенности и ощущать и даже наслаждаться неоднозначностью своего состояния. По крайней мере, это интересно. И поэтому, вместо того чтобы говорить: «Я – это такая структура, такая идеология, такая эго-идентичность», – можно сказать: «Я – это мое странствие» или «Я – это мой диалог с ангелами, вестниками таинства». Больше всего это таинство открывается в момент величайшей опасности или боли. Там, где мы хотим узнать больше всего, – мы больше всего уязвимы. Пойти на риск, осознавая свою уязвимость, охватить неоднозначное – значит быть свободным и открытым таинству, которое одухотворяло мифы наших предков.