Не без смущения я призналась:

— В Перфлитской лечебнице для душевнобольных, примерно в миле по дороге.

— В лечебнице для душевнобольных? Неужели?

Похолодало, и я плотнее закуталась в шаль.

— Я знаю, это звучит странно, но мой друг — владелец заведения. Дом большой и очень удобный.

— Слишком холодно, чтобы идти пешком. Подождите здесь, пока я схожу за кебом.

Извозчиков не нашлось, но мистер Вагнер уговорил местного жителя одолжить ему двуколку на час и, несомненно, весьма недурно заплатил за подобную привилегию. Когда хозяин экипажа радостно направился к трактиру, сжимая монету в руке, мистер Вагнер помог мне подняться в экипаж, а сам обошел его кругом, чтобы сесть на место кучера.

В этот миг поднялся ветер. Его яростные порывы взбаламутили кучу мусора, и пустые деревянные ящики с грохотом разлетелись по земле. Лошадь пришла в неистовство и тревожно заржала. Мистер Вагнер бросился к ней и обхватил ладонями морду, поглаживая и приговаривая низким, успокаивающим голосом. Затем он что-то прошептал ей на ухо. Под его ласками лошадь мгновенно затихла.

Когда мистер Вагнер запрыгнул на сиденье, я с восхищением произнесла:

— Вы умеете управляться с лошадьми.

— «Ветер рая — тот, что дует меж ушей коня».

Я узнала арабскую пословицу и улыбнулась. Мы тронулись. Вскоре я начала дрожать. Подозреваю, причиной тому было прикосновение бедра мистера Вагнера, а отнюдь не ночная прохлада.

— Возьмите мой плащ, — велел он, снимая упомянутый предмет одежды и накидывая его мне на плечи.

— Но вы замерзнете, сэр.

— Обещаю, что нет.

Некоторое время мы катили в тишине. Внутри меня подымалась печаль, поскольку я сознавала, что каждое покачивание экипажа лишь приближает то мгновение, когда нам с мистером Вагнером придется расстаться.

— Я благодарна вам, сэр, — пробормотала я. — Сегодня вы вселили в меня мужество, когда я более всего в нем нуждалась, дали мне сил осуществить мечту.

— Я рад.

— Как мне вас отблагодарить?

Не отпуская поводья, мистер Вагнер поднес мою руку в перчатке к губам и тихо ответил:

— Позволив вновь увидеться с вами.

Мое сердце лихорадочно забилось, и я ответила:

— Мы с мужем всегда будем рады вашему визиту, сэр, покуда мы в городе.

— С мужем? — Он уронил мою руку и издал низкий саркастичный смешок. — У меня нет ни малейшего желания навещать вашего мужа, мадам.

Я ничего не ответила. Мои щеки горели. Он взглянул на меня и спросил:

— Все эти недели, прошедшие со дня нашей последней встречи… вы думали обо мне хотя бы изредка?

— Разумеется, думала, — ответила я чужим голосом.

Он остановил лошадь и повернулся ко мне. Его красивое лицо светилось в лунном свете, когда наши взгляды встретились. Мистер Вагнер приложил прохладную ладонь к моей пылающей щеке — прикосновение столь интимное, что я не удержалась и ахнула. Тихим, глубоким голосом он произнес:

— А я только о вас и думал.

— Каждый день я гадала, где вы и как, — прошептала я.

— Я тоже. Я думал, вы потеряны для меня навсегда, и все же не мог вас забыть. Я никогда не смогу вас забыть, Мина.

Он впервые назвал меня Миной — фамильярность, дозволенная лишь самым близким людям. Мистер Вагнер наклонился еще ниже, между нашими лицами осталось всего несколько дюймов. Страсть вскипела в моих жилах. Мной овладело отчаянное желание ощутить прикосновение его губ. На глаза навернулись жаркие слезы, а в горле встал комок.

— Возможно, если бы мы впервые встретились до моего обручения, все могло бы повернуться иначе, — с трудом произнесла я. — Но я была помолвлена, а теперь замужем! — Я отстранилась от него и сбросила плащ. — Это неправильно. Неправильно! Простите. Я не могу больше видеться с вами!

Я распахнула дверцу, выскочила из экипажа и в мучительной тоске побежала по лесной дороге.

Я тихонько постучала в переднюю дверь лечебницы. Мне открыла служанка. Я поспешила в свою комнату, упала на кровать и разразилась слезами.

Ах! Глупость человеческого сердца! Что толку отрицать: я полюбила мистера Вагнера! Безумно, глубоко, отчаянно полюбила!

«Разве это возможно, любить двоих мужчин одновременно?» — печально спросила я себя.

Ведь я обожала мужа всем сердцем. Однако мои чувства к Джонатану отличались от тех, которые я испытывала к мистеру Вагнеру. Они были спокойнее и тише, основанные на долгой дружбе и уважении.

Сама мысль о мистере Вагнере, напротив, учащала мой пульс. Пребывание в его обществе, голос, прикосновение… наполняли меня таким волнующим возбуждением, какого я не испытывала никогда прежде. Попрощавшись с ним, я словно разрубила себя надвое. Но что же мне оставалось? Ничего! Ничего! Я замужняя женщина. Общество мистера Вагнера всегда служило для меня источником соблазна, которому практически невозможно противостоять. Я уже вышла далеко за рамки пристойности, проводя так много времени наедине с ним. Мысли, которые сейчас бурлили в моем разуме и сердце, не имели ничего общего с приличием и моралью.

Несколько минут я лежала на кровати и горько плакала, но знала, что это не поможет.

Собравшись с духом, я вытерла глаза и процитировала свой любимый сонет Шекспира:

…Может ли измена

Любви безмерной положить конец?

Любовь не знает убыли и тлена.

Любовь — над бурей поднятый маяк,

Не меркнущий во мраке и тумане…[15]

Я напомнила себе, что моя любовь к Джонатану — над бурей поднятый маяк. Она неизменна и истинна. Ее не поколеблют несчастья, не сломают годы. Я испытала соблазн и не дрогнула. Моей любви, как написал Шекспир, не страшны времени угрозы.

Я взглянула на часы на каминной полке: около половины девятого. Доктор Сьюард, должно быть, гадает, что со мной приключилось. Я подошла к раковине, плеснула водой на лицо и пригладила волосы, полная решимости положить конец этой вспышке эмоций и сохранить свою вечернюю прогулку в тайне.

Я отважилась спуститься в кабинет доктора Сьюарда. Хозяин сидел за столом, погрузившись в чтение страниц, отпечатанных мною на машинке.

При виде меня он вскочил и заявил:

— Миссис Харкер! Я велел повару повременить с ужином, поскольку не хотел вас беспокоить.

— Благодарю, — ответила я, с облегчением узнав, что его не встревожило мое отсутствие.

— С вами все в порядке? — Он с участием глядел на меня.

— Абсолютно, — солгала я. — Хотя… я думала о бедняжке Люси и обо всем, что вынес Джонатан.