Я взглянула на нее. Она, непривычно молчаливая, смотрела серьезно. Морщинки в уголках губ, морщинки в уголках глаз… Ждала приговора.

«Бог ей судья», — решила я, и будто камень упал с души. А с ним всякие вопросы, вроде того, а где она была двадцать пять лет, почему да зачем, да как она могла… Как я устала от них! Не хочу больше. Хватит!

И еще одна мысль пробилась… Она любит меня! Любит, как умеет. Мама… Мама Ира.

Деньги Аспарагуса? Ну и черт с ним! Радость, которую подарила ему моя мать, дороже. Я рассмеялась. Это же всего-навсего деньги…

— Берем все! — повеселела Ира. — А туфли?

— И распусти волосы! — приказала она, когда мы сидели в нарядном кафе, пили кофе, ели многослойный шоколадный торт и глазели на проходящий люд. — Давай, давай, прямо сейчас!

Поддаваясь ее настроению, я сняла пластмассовую заколку, помотала головой. Волосы рассыпались по плечам. Она оценивающе оглядела меня, склонив голову набок и выпятив нижнюю губу.

— Надо стричься!

— Нет! — сказала я твердо. — Ни за что!

— Ладно, — сдалась она. — Тогда чуть-чуть покороче. Как у меня!

Я рассмеялась — в нас так мало общего! Вернее, нет вовсе.

Она тоже рассмеялась.

— Лизка, мы как подружки? — спросила она вдруг, и я едва не поперхнулась кофе. — Правда?

Она смотрела на меня, ожидая ответа, и я кивнула. Не знаю почему, но мне стало ее жалко. Хотя нет, знаю. Стареющая, бесприютная стрекоза…

— Ты и Катька, — сказала она, и голос ее дрогнул. — Ты и Катька… мои любимые девочки. Если бы ты знала, как я вас люблю! Да я за вас… любому глаза выцарапаю!

Кончилось тем, что мы обе расплакались.

— Кто мой отец? — спросила я, вытерев глаза и высморкавшись.

Она улыбнулась:

— Один мальчик. Хорошенький был, чуть постарше меня…

— Он знал… обо мне?

— Не знал, — ответила она не сразу. — Никто не знал. Ни одна живая душа. Я глупая была… Мне бы к его родителям пойти, признаться… может, денег дали бы. Да и он любил меня, с ума сходил… А я молчала. Никто не знает — и вроде как ничего и нет. Я глупая была… — повторила она. — Боже, как я испугалась, когда меня схватило, прямо на улице, ночью… Бегу, кричу от боли… Там люди шли, мужчина и женщина. Схватили меня — и в больницу! Спасибо им.

Я не спросила, что она делала на улице ночью…

— Ты же родилась раньше, акушерка сказала. Я даже своего срока не знала.

— А… где он?

Она пожала плечами, задумалась. Потом сказала, не глядя на меня:

— Понятия не имею. Он ведь все равно ничего о тебе не знал. Я после этого с ним и не виделась ни разу. Рванула куда подальше… так меня тетка достала.

— Может, он здесь? — настаивала я.

— Понятия не имею, — повторила она. — Может, и здесь. — Она помолчала, по-прежнему рассеянно глядя в пустую чашку. — Зачем он тебе? Поверь, моя девочка, он тебе не нужен…

Я чувствовала себя Золушкой на королевском балу. Летящая шифоновая юбка, черная в белый горошек, черный льняной жакет, желтый полупрозрачный шарф — это была новая я. Я косилась на себя во все встречные витрины. Голова стала странно легкой без привычного узла на затылке. Отставной генерал-вахтер отдал мне честь. Я хотела его расцеловать. И весь мир в придачу. Неужели мировосприятие зависит от одежды? Женское? Черной юбки в белый горошек и желтого шарфа? Неужели это так важно? Я всегда считала это суетой.

— Лиза! — Эрик Шкодливый нагнал меня в коридоре, тронул за рукав. — Доброе утро, Лиза. Какая вы сегодня красивая! Идете куда-нибудь после работы?

Я опустила взгляд — вспомнила о розовых носках. Сегодня Эрик был в синих, звездно-полосатых, выглядывавших из-под коротких штанин. На голове — картуз с кокардой.

— Пока не знаю, — ответила загадочно. — Может быть. — В голосе, к моему удивлению, прорезались незнакомые мяукающие интонации.

— Ваша сестра… — сказал Эрик. — Очень интересная женщина. Вы на нее похожи, Лиза.

— Интересная, — согласилась я, глядя ему в глаза. Они были зеленые в коричневую крапинку.

— Лиза, а что, если… — он запнулся и, кажется, смутился. Чудеса!

Я смотрела выжидательно.

— А что, если нам по чашечке кофе… выпить? Сейчас, пока народу мало. Как вы?

— Положительно, — ответила я.

И мы отправились в наше кафе на втором этаже.

Народу действительно было мало. Мы уселись у окна. Эрик пил коричневую бурду мелкими глотками и все поглядывал на меня. Мне хотелось спросить: «Что?» Он производил впечатление пацана. Футболка на нем сегодня была целая, но линялая, камуфляжной расцветки. И высокие шнурованные солдатские ботинки, над которыми торчали звездно-полосатые носки. И картуз, о котором я уже упоминала, — он его так и не снял. Сидел в головном уборе и пил кофе. Тощая длинная шея торчала из растянутого широкого ворота камуфляжной футболки, уши оттопыривались, как у Чебурашки. Не красавец, но личность вполне симпатичная. Безобидная. Из тех, кого обычно не принимают в расчет. Зачем я ему? Неужели из-за мамы Иры? Неужели и Эрик… тоже? А как же нетрадиционная ориентация?

— Лиза, — было видно, что он колеблется. — Лиза… вы… В вас чувствуется тайна! — выпалил он вдруг.

Тайна? Ну и хватил! Может, он шутит? Не похоже…

— Послушайте, Лиза… — Он стал рыться в своей пестрой торбе. — Вот! — протянул мне золотой тюбик губной помады.

Я машинально взяла. Сняла колпачок. Помада была лилового цвета.

— Я бы мог сделать вам лицо, — сказал он. — Хотите?

— Спасибо, Эрик. Я подумаю.

— Вы не понимаете, Лиза, — выпалил он горячо. — Я художник!

Я вздрогнула — художник? И этот тоже?

— У вас интересное лицо, Лиза. Необычное. Я хотел бы, если вы согласитесь… чтобы ваши фотографии напечатали в моей рубрике. Вы даже не представляете, насколько вы женственны. Согласны?

В его рубрике? Я вспомнила фотографии девиц с устрашающим макияжем и покачала головой.

— Подумайте, — попросил он грустно.

Я протянула обратно золотой тюбик.

— Это вам, — сказал он, отводя мою руку. — Это ваш цвет. Но только с черным. С черным идеально, и еще желтый шарф…

Я нерешительно держала подарок в руке и не придумала ничего лучше, как спросить:

— Это, наверное, дорого?

— Для меня бесплатно, — ответил он. Помолчав, спросил, не глядя: — Может, сходим куда-нибудь вечером?

Я едва не расхохоталась. Что это с ним?

— Сегодня я занята, — соврала без запинки. — Может, когда-нибудь… — Мне хотелось спросить, сколько ему лет.