квартиру. Надо было о жильцах одних справку получить, а соседка снизу, оговорилась, что сын два года, как пропал. Ну, я ей пообещал помочь, взял все контакты известные и начал звонить, запугивать. Ну, а если завтра не объявится, то бабкино заявление официально в ход пущу, пусть через местную милицию разыскивают. Ладно, расскажи, что у тебя нового. Только пойдем в кроватку, а то ноги гудят, бегать целый день пришлось.

— Нового ничего у меня нет.

— Ну как нет? Грузчиков нашла?

— Нет, пришли двое по направления, но я их не взяла, видно, что через пол часа пьяные будут, причем оба. Взяла, пока не официально, дедка со двора, пенсионера, за десятку в день и бутылку. Но он огородник, сказал, что через неделю на дачу переезжает на все лето, так что вопрос стоит очень остро.

— Понятно. Сегодня уже поздно, я завтра знакомых обзвоню и переговорю, может быть, кто-то согласится. Ладно, давай спать, завтра вставать, как всегда рано.

Следующим утром Инна ждала меня в кафетерии. Я взял стакан чая, извинился перед недовольным Олегом, и подсел к великолепной скрипачке.

— Привет, рассказывай, что у тебя случилось?

— Да что случилось…. Игорь под себя все подмял, забирает себе половину суммы, прием сам же ее и высчитывает. А нам, на пятерых, вторая половина суммы остается. Вчера, вообще, ничего не дал. Сказал, что организационные расходы постоянны, и охраннику, в любом случае заплатить надо.

— И?

— Пашь, подскажи, что делать!

— Инна, ну ты молодец! Я тебе раз подсказал, ты сказала «ага, спасибо» и, из моей жизни, исчезла. Через две недели я тебя совершенно случайно встречаю, и посторонний мужик, как за свое, лапает тебя за … грудь. А теперь ты что-то от меня хочешь? Ты же понимаешь, что твой Игорь….

— Он уже не мой, он с Ольгой Луцкой, с параллели встречается….

— Это какая из твоих?

— Нет, она с нами не выступает, просто она в параллели учится…

— И чего ты хочешь?

— Паша, я хочу быть главной. Но я Игоря боюсь. И не знаю, кого охранником взять. Может быть ты…

— Нет, Инна, я вас охранять не буду. Вон, Олега попроси. Он кстати, на тебя неровно дышит, так что, можно будет договорится. А я ему помогу. Относительно всего остального — давай, рассказывай, что у вас и как организационно устроено...

— Да никак. Я к Игорю подошла, как к комсоргу курса. Он сказал, что идея отличная, и он все организует, а на мне подбор музыкантов, репертуар, ну и вообще. Вот, я этим всем занималась, а он вечером ко мне в общежитие заходил. Ну, вот…как-то все и произошло.

— Подожди, а я тебе рассказывал, что надо комсомольскую музыкальную группу организовать, решение принять, о распределении дохода среди членов группы и выдачи материальной помощи нуждающимся студентам положение составить, в комитете комсомола это утвердить, взносы комсомольские с этих денег платить. Вы что ни будь сделали?

— Паша, я не знаю. Игорь этим должен был заниматься.

— Понятно. Тогда слушай сюда. Тебе надо охватить всю вашу группу. Кто-то игранет, кто-то помогает, кто-то поет. Кто-то, самый никчемный, денежку получает, но тоже что-то делает. Дальше….

Инна добросовестно записывала, а я, в мучительных раздумьях, диктовал, что можно сделать, чтобы идею немножко заработать на любви к музыке, не загубили на корню.

Вечером, из дома, я позвонил Клавдии Васильевне.

— Коленька, сынок, это ты? — голос старушки был наполнен такой надеждой, что у меня заныло сердце.

— Извините, Клавдия Васильевна, это Павел из милиции. Я так понимаю, что Николай не объявился?

— Да, что вы, Павел. Я вам так благодарна. Сынок мой сегодня позвонил, мы с ним десять минут разговаривали. У меня такая радость, вы не представляете. У меня же внучка родилась, годик уже.

Женщина замолчала, с трудом переводя дыхание.

— Мы с сыном помирились, он прощение попросил. Обещал осенью, после навигации, с дочерью и женой приехать. Спасибо, вам, большое, Павел, не дали умереть в одиночестве.

— Да, не за что, Клавдия Васильевна. Я очень рад, что у вас все хорошо. Ладно, не буду вас отвлекать…

— Да, ничего страшного. Николай обещал только через десять дней позвонить, как из рейса придет. Я просто, на радостях, подумала, что он забыл что-то сказать, еще раз позвонил. А о нашей договоренности я помню. Но там тихо все, гыр-гыр, по-своему что-то говорят, но спокойно, как обычно.

— Спасибо, Клавдия Васильевна, только вы мне, если что….

— Да, Павел, я помню, в любое время, днем и ночью.

— Да свидания, еще раз — очень рад за вас.

Звонок телефона прозвенел в десять часов вечера следующего дня. Мы с Аллой смотрели телевизор, когда затарахтел поставленный на минимальный уровень звонка телефонный аппарат.

— Слушаю, говорите…

— Павел, это, я, баба Клава, звоню. Сейчас у соседей заорали, а потом телевизор громко заиграл, но кто-то громко разговаривает, как будто ругаются.

— Спасибо, Клавдия Васильевна, вы, пожалуйста, к соседям, не русским, вызовите милицию, только через «ноль два», скажите, что слышали, как кричали «убивают, грабят».

— Павел, я же не слышала…

— Баба Клава, пожалуйста, сделайте, что я прошу. Хуже не будет, но мне кажется, ваших соседей и так грабят. Только, очень прошу, про меня, никому и ничего не рассказывайте.

— Я уже соседки рассказала, как вы мне Коленьку помогли найти.

— Ну, рассказали и рассказали, а сейчас звоните в «ноль два», ваших соседей там реально грабят. До свидания. Я вам потом сам позвоню.

Утром, под угрюмые комментарии зама по службе, дежурный по отделу зачитал ориентировку, что около десяти часов вечера в квартиру, снимаемую семьей кооператора из города Кировабад, «на плечах» сына хозяина, бегавшего в дежурный гастроном за хлебом, ворвались двое неустановленных мужчин, и, под угрозой ножей, загнали семейство кооператора в ванную. Хозяину же, одели на голову ведро, привязали к креслу, и стали тыкать ножом, принуждая рассказать, где лежат хранятся гроши. Из квартиры было похищено деньги в сумме триста рублей и золотые изделия, общим весом в пятнадцать грамм. Примет преступников нет. Автопатруль, прибывший на место происшествия через девять минут после получения сообщения от службы «Ноль два», преступников на месте не застал. Организованные оперативно-розыскные мероприятия результатов не дали.

— Очень плохо, товарищ