жители разошлись, мы с Ноэлем долго слушаем еще, как журчит фонтан во дворе, и мысли наши уносятся к тем пионерам христианской культуры, которые сумели оставить здесь столь прочный след и которые сейчас живут где-то изгоями, оскорбленные в своих лучших чувствах.

Из Ньясосо я собираюсь в Буэу, чтобы переговорить там с английским резидентом о возможности впоследствии основать в Ньясосо больницу. Первоначально я намеревался побродить несколько дней по окрестностям Ньясосо, чтобы лучше представить себе, как он расположен и каково будет сообщение больницы с другими близлежащими деревнями, а потом за четыре или пять дней пути по долине реки Мунго добраться до миссионерского пункта Бомбе, чтобы там уже на лодке проехать в местечко Мпондо, откуда есть дорога на Буэу. Теперь же, однако, когда приходится думать о том, чтобы передвигаться возможно скорее и дешевле, я решил снова воспользоваться железной дорогой, чтобы попасть в Бомбе. Несмотря на то что это кружный путь, я таким образом сберегу четыре дня и сэкономлю немало денег.

Итак, назад в Лум! Едем под проливным дождем. На следующий день мы снова, проделав семьдесят километров по железной дороге, возвращаемся назад в Муюку, куда прибываем в три часа. Высокие чины из Колониального управления едут в специально прицепленном к поезду салон-вагоне. Я же проделываю большую часть пути в битком набитом вагоне для негров, для того чтобы защитить моего совершенно запуганного боя от издевательств негра-проводника, чье неудовольствие он неизвестно чем на себя навлек.

В Муюке на перроне мы снова слышим четырехголосный хор. Решаю, что это имеет отношение к салон-вагону, перед которым за шпалерой солдат-негров собралась исполненная почтения толпа, и вместе с Ноэлем слежу за тем, как выгружают наш багаж. Во время последнего нашего переезда по железной дороге в вагоне чуть было не позабыли кухонный горшок. Но меня поражает, что одна песня следует так за другою, что их не заглушает национальный гимн, а поющие хором дети несут не знамена, а пальмовые ветки. Прелестное это пение увлекает нас. Муюкские христиане выходят нас встретить. Под песни их мы идем со станции в деревню. Меня снова одолевают мысли об изгнанных отсюда миссионерах; снова дивлюсь я тому, что на долгие годы предоставленные самим себе туземные проповедники и учителя сумели в жизни своей остаться христианами..

Ученики школы несут наш багаж в соседнюю деревню, находящуюся в расстоянии часа ходьбы; там его принимают от них другие и после еще двух часов ходьбы по густому лесу доставляют на реку Мунго. В темноте садимся в лодку и приезжаем в Бомбе. Проводим еще одну ночь на заброшенном миссионерском пункте. На домах во множестве заметны следы бывшего в этих местах сражения. Мебели в этих миссионерских домах, как и в Ньясосо, не осталось никакой.

На следующий день — а это воскресенье — рано утром с грустью брожу по одичавшему саду и говорю несколько слов на богослужении. Потом мы садимся в лодку и едем вверх по Мунго в Мпондо, отстоящее на шестьдесят километров отсюда. Гребцы наши гребут, как воспитанницы пансиона для благородных девиц, когда они катаются в парке по пруду. Иногда они на четверть часа вообще останавливаются и начинают рассказывать друг другу разные занимательные истории. Вместо двенадцати мы прибываем в Мпондо только в три часа дня. Оттуда до Экоме, где мы должны ночевать, еще по крайней мере четыре часа пути. Едва только лодка успевает пристать к пустынному берегу, как из зарослей тростника выскакивает негр в штанах цвета хаки и в военной фуражке; он представляется как таможенный чиновник, действующий на основе договора, который заключен между Французским и Английским Камеруном. Вслед за ним тут же появляются и другие. Под палящим солнцем мы тратим часа полтора на то, чтобы отделаться от таможенников и достать нужных нам носильщиков из деревни, находящейся в двадцати минутах ходьбы отсюда. Теперь нам предстоит идти два часа в темноте. Обещаю щедро отблагодарить носильщиков, если успеем попасть к месту назначения до восьми часов вечера. Путь наш лежит то по одной из многочисленных террас горы Камерун, то по какаовым плантациям, то через лес. Солнце заходит, и на небе загораются звезды. В молчании следуем мы друг за другом. Словно торжественное шествие в тихую пасхальную ночь. Так шли они тогда друг за другом в Иерусалим...

В половине девятого добираемся до места. Экомские друзья пастора Куо заботятся о том, чтобы наших славных носильщиков хорошо накормили и удобно разместили на ночлег.

В гостинице Ноэль вместе со мной вкушает все прелести путешествия по африканским тропам; он учится тому, как от десяти до двенадцати вечера в полной темноте распаковывать багаж, раскладывать койки, отыскивать топливо, щепать лучину, как, едва держась на ногах от голода, разжигать сырые дрова и варить на них ужин, как не сердиться на боя, который спотыкается среди дыма, выбивается из сил и, боясь воров и грабителей, ни за что не хочет оставаться один ни в соседней комнате, ни на дворе.

На следующее утро отправляемся с новой партией носильщиков по великолепно возделанным какаовым плантациям в Буэу. Носильщики наши часто сходят с проложенной дороги, чтобы подняться в гору более коротким путем — по крутым тропам. У нас почти не остается времени полюбоваться удивительными красотами Камерунской бухты, которая вновь и вновь открывается нашим взглядам. Вдали из-под облаков вырисовываются горы Фернандо-По.

Буэа возвышается на тысячу метров над уровнем моря на юго-западном склоне горы Камерун, высота которой достигает четырех тысяч метров. Апельсиновых деревьев здесь уже не встретить. В более богатых домах есть печи, которые топят в холодное время года. Почти все продукты питания поступают сюда с расположенных ниже плантаций. Ранее проложенной в этих местах одноколейной дорогой теперь уже не пользуются. От этого в великолепной Буэе жизнь очень дорога. Маленькая курица стоит от двух до трех английских шиллингов. За то время, которое мы проводим здесь, цены успевают еще значительно вырасти. Команда английского военного корабля, стоящего на якоре в Виктории, которая находится здесь на отдыхе, скупает все.

Одно только дешево в Буэе — это дома. Прежде там жило около восьмидесяти европейцев; теперь их остался какой-нибудь десяток. Отличнейшие виллы уже несколько лет как пустуют, и нет никакой уверенности, что они снова будут заселены.

В течение двух дней мы — гости английского резидента, майора Ракстона; они с женой принимают нас очень радушно. Обсуждаем с ними вопрос о возможности устройства в Ньясосо больницы, и г-н Ракстон заверяет меня, что, когда дело дойдет до осуществления моего