«Услышав эти слова, Боэмунд сразу же ушел, немного улыбаясь», — замечает Аноним[404]. Вероятно, норманнский предводитель уже был уверен в успехе своего предприятия. Спустя три дня крестоносцы узнали, что армия Кербоги приближается к Антиохии. Нужно было срочно принимать меры: на следующий день совет князей, несмотря на возражения Раймунда Сен-Жильского, принял повторное предложение Боэмунда, при этом сохранив права императора на случай, если тот выполнит условия своего «контракта». Это подчеркивает автор «Деяний франков»:

«Если Боэмунд сможет овладеть городом или сам, или с помощью других, мы охотно и по доброй воле подарим ему его. В случае же, если император придет к нам на помощь и выполнит условия того соглашения, исполнять которое он нам пообещал и в котором поклялся, мы возвратим ему город по праву. А если будет иначе, пусть им владеет»[405].

С этого момента Боэмунд втайне ускорил переговоры, проходившие в течение предшествующих недель. Тем временем мусульманская армия приближалась. Ни один из предводителей крестоносцев не был в курсе дипломатии Боэмунда, доказательством чего служит поведение Стефана Блуаского. Из-за трусости, согласно одним, или из-за болезни, согласно другим, он решил со своими людьми покинуть лагерь и отступить к побережью, в Александретту, чей климат был не столь вредным для здоровья. Норманнский Аноним, как и его эпигоны, предвосхищая события, замечает:

«Трусливый граф Стефан Шартрский, которого наши предводители сообща избрали своим главнокомандующим, притворился, что сражен болезнью, и еще до того, как Антиохия была взята, постыдным образом бежал в другую крепость, что называется Александретта»[406].

Действительно ли Стефан Блуаский выбрал бегство? Не был ли он, напротив, одним из тех, кто не поверил слухам о приходе Кербоги? Возможно ли, что после выздоровления он намеревался вернуться, как поступали до него многие другие? Последовавшие события, как будет видно в дальнейшем, способствовали тому, чтобы он заслужил репутацию дезертира[407].

Вечером того же дня, 2 июня, стражник Фируз сообщил норманнскому вождю, что он готов выдать ему город, передав своего сына в качестве заложника[408]. Дипломатия Боэмунда увенчалась успехом — 3 июня норманн стал хозяином Антиохии.

Вовремя: на следующий же день под стенами города появился авангард войск Кербоги. 5 июня его армия осадила стены Антиохии, за которыми теперь укрывались крестоносцы.

ПРЕСТИЖ БОЭМУНДА

Итак, Боэмунду Победоносному удалось захватить Антиохию почти безо всякого усилия. Его престиж достиг вершины. Норманнскому предводителю оставалось использовать его с выгодой для себя, но для этого нужно было победить мусульманскую армию, которая теперь осаждала город. Однако такая победа почти немыслима без вмешательства христианских вспомогательных сил с Запада (но они были еще так далеко!) или Византийской империи. Историки, приписывающие норманну умышленное намерение избавиться от участия Алексея, чтобы «сподручнее» захватить Антиохию, оставляют эту очевидность без внимания. Они знают, что Алексей не пришел на помощь крестоносцам и что осажденные христиане все же смогли одержать верх над Кербогой. Но хронисты, поведавшие об этой победе, приписывают ее божественному чуду. Как и все крестоносцы, Боэмунд мог, конечно, надеяться на такое чудо, но не мог предвидеть, когда оно произойдет и насколько сильно скажется на всех, как и на его личных амбициях.

Алексей не явился на помощь крестоносцам. Возможно, именно та тайна, в которой норманн держал свои дипломатические переговоры с Фирузом, и стоит у истоков этого катастрофического отсутствия.

Взятие города, как было сказано, произошло 3 июня. Аноним описывает его в деталях, стремясь подчеркнуть сноровку и ловкость своего героя; Альберт Ахенский не менее точен. Желая заставить турок Антиохии поверить в то, что христиане, сняв осаду, ночью выступили против Кербоги, крестоносцы во главе Боэмундом отошли от города на приличное расстояние, чтобы затем обойти его и вернуться под его стены с другого фланга[409]. Там люди Боэмунда заняли место под башней Двух Сестер, которую охранял Фируз. Тот велел сбросить им лестницу из кожи, закрепленную на башне[410].

Некоторые воины — скорее всего, норманны — поднялись по ней. Фируз, увидев, как их мало, выразил свои опасения на греческом языке: «У нас так мало франков! — вслед за чем он добавил (без сомнения, эти слова принадлежат самому Анониму): — Где пылкий Боэмунд? Где этот непобедимый?»[411]Некий сержант-лангобард, спустившись, поторопил норманнского вождя подняться наверх, поскольку уже три башни были захвачены: «Тогда началось чудесное восхождение». Крестоносцы, взобравшиеся на стены, хлынули в город, истребляя всех, с кем они сталкивались на соседних башнях (среди погибших был и брат Фируза). Кое-кто из них поспешил открыть ворота — и в город ворвались другие христиане. На заре над стенами Антиохии реяло пурпурное знамя Боэмунда[412]. Яги-Сиан, захваченный врасплох, бежал в окрестности; там его узнали и убили сирийцы и армяне, которые принесли его голову Боэмунду[413]. Итак, норманн тогда стал настоящим вождем крестоносцев и хозяином Антиохии.