«Рафаэло», Джоконду и анаконду. А те, кто мечтают увидеть, способны понять, оценить шедевры искусства прозябают в нищете.

Настоящие ум, интеллигентность, красота либо есть в человеке, либо их нет. Такой человек, независимо от своего желания, возвышается над толпой. Люди это видят, они завистливы. Они не хотят признать талант, не хотят выделить его из серой массы, наоборот, они стремятся затоптать его, смешать с грязью. Так им легче смириться со своей никчемностью. И вот ты живешь на гроши. И жизнь твоя никогда не изменится, все проходит мимо. У тебя будет возможность полюбоваться на чужое благополучие, незаслуженную славу. И сколько бы ты ни трудился, никогда не выберешься из этого болота. Все бессмысленно! Отчаяние порождает ненависть… Ненавижу!

Каждое утро Таня просыпалась с чувством острой жалости к самой себе. Даже летом она натягивала тёплый махровый халат, чтобы не так остро чувствовать утреннюю свежесть после тёплых объятий мужа. Еле передвигая ноги, плелась в душ и минут пять просыпалась под горячей водой. Только после этого она могла начинать функционировать. Во время всей этой процедуры она предавалась самым скорбным мыслям, о том какая она несчастная, уставшая и… старая. Старость к тридцатипятилетней Татьяне по утрам приходила регулярно. Но горячие струи душа приводили в чувство и она оптимистично начинала думать, что уж сегодня ляжет спать пораньше, одновременно с детьми, а завтра проснется легкой и помолодевшей.

Начинался новый день. Каждое утро было похоже на предыдущее. Таня варила детям полезную овсянку, мужу наскоро резала бутерброды. Тот, кто не желает есть со всеми полезный завтрак, получает бутерброды на скорую руку. Вовка-младший каждое утро проникновенно отказывался есть кашу, но пока по малолетству проигрывал бой, зато ел медленно, перемежая процесс жалобами. Младшую Катю нужно было кормить с ложки. В это время Вовка-старший обязательно что-нибудь искал. Он широко распахивал шкаф, смотрел на полки и ждал когда нужные ему брюки или рубашка отзовутся на его призывный взгляд, прокричат: «Вовка, мы здесь! Алё, смотри правее!» Но вещи хранили молчание и тогда Владимир, не отходя от шкафа, кричал на кухню: «Тань, где моя рубашка?» Изменить это было невозможно. Чрезвычайно внимательный, педантичный в своей профессии Владимир был очень рассеянным в быту. Одним словом, Таня жила в состоянии цейтнота.

А сегодня день с утра не заладился. Таня проспала. Соответственно, все проспали. Вовка-старший, страшно вращая глазами, убежал на работу голодным. Сказал, что никак не сможет отвести Вовку-младшего в детский сад. Таня даже не успела сообразить, что сегодня оставить сына дома нельзя, потому что ей нужно вести дочь на приём в поликлинику. А там очередь, выстоять очередь с двумя детьми совсем не просто. Дети постоянно стремятся разбежаться и всегда в разные стороны. Но деваться было некуда. Нужно было поторапливаться. Татьяна даже причесываться начала только когда стащила коляску на первый этаж.

Из подъезда она выходила, пятясь назад. При этом она бранила сына, который не проявлял сознательности и вместо того, чтобы придержать дверь перед родной матерью с коляской, обнимался с соседским пуделем. Эту картину издали увидела Женя и устремилась на помощь подруге. Вместе они спустили коляску.

– Полдевятого утра, а я уже устала, – вместо приветствия выдала Татьяна и тут же переключилась на Женины проблемы, – а ты тут какими судьбами? Совести у тебя нет, Женька. Ирина Степановна волнуется, я волнуюсь.

– У меня все в порядке, я … квартиру снимаю…

– А это кто? – Татьяна неприязненно кивнула в сторону Егора, подпиравшего машину, в ожидании Жени. – Квартиросдатчик? Ну, ты даёшь! Вот уж от кого я не ожидала такой безответственности, так это от тебя.

Женя склонилась к Тане и доверительно прошептала:

– Я сама от себя этого не ожидала.

Танька не удержалась и улыбнулась.

Егор не мешал им разговаривать. Но когда они стали расходиться в разные стороны, он громко спросил:

– Жень, мы могли бы подвезти твою подругу, если она не возражает.

– Подруга не возражает, – ответила сама Таня.

Они стали грузиться в машину, когда Женю кто-то вежливо окликнул:

– Евгения Алексеевна, хорошо, что я вас застал. У меня появились к вам кое-какие вопросы, – Коваленко не стал акцентировать внимание на том, что последние несколько дней тщетно пытался ее отыскать.

Егор заметил, как напряглась Женя и всё понял.

«Вот и всё. Я пряталась, значит – виновата, меня нашли» – подумала Женя и только теперь ей действительно стало страшно.

ГЛАВА 15. Не дай бог иметь такую соседку

Лифт не работал. Альбина тянула коляску с Максимкой и проклинала старый шедевр архитектуры, большие лестничные пролёты и свой пятый этаж. На третьем, она остановилась, тяжело дыша, прислонилась к стене, чтобы передохнуть. Посмотрела на сына и подумала: « Еще немного и я его не подниму. Надо что-то с этим делать», а вслух сказала:

– Прекрати сосать палец, ты уже мозоль насосал. Я тебе его горчицей намажу – будешь знать…

И тут ее внимание привлекла дверь Любиной квартиры, с которой пропала белая бумажка с печатью, которую оставляли полицейские. Не успела она найти правдоподобное объяснение этому факту, как за дверью где-то в глубине комнат раздался рёв пылесоса. Сердце Альбины заколотилось как сумасшедшее.

– Не может быть, этого не может быть! Любку же ещё похоронить не успели, неужели уже наследнички объявились?! Слишком быстро, слишком быстро, – от волнения её даже затошнило.

Она ещё постояла у стены, приводя в норму дыхание и сердцебиение, затем натужно улыбнулась и позвонила в дверь. Дверь долго не открывали. Наконец, когда пылесос замолчал, до находившегося внутри человека дошло, что в дверь звонят и послышались шаркающие шаги. Дверь открыла молодящаяся женщина слегка за шестьдесят. На голове химические плохо прокрашенные рыжие завитки, косынка сбилась на бок, на лбу проступила испарина – уборка в самом разгаре. Женщину украшал синий хлопковый халат с жуткими цветами, поверх которого повязали красный фартук с надписью «Сегодня готовить буду Я».

– Вам чего? – недовольно спросила женщина и дунула на упавший ей на глаза рыжий локон.

– Добрый день, я Любина родственница, дальняя, Альбина. Вот услышала шум, заглянула поинтересоваться, кто это тут хозяйничает.

Последнее слово прозвучало неприязненно, но пожилая дама не заметила. Лицо её вдруг скривилось, она громко засопела или захрипела, выдавливая слезу.

– Моя Любушка, доченька моя несчастная… На кого ты меня покинула, какой ирод над тобой так надругался…

– Вы мама Любы? – прерывая поток слёз, уточнила Альбина.

– Ага… – женщина утерла лицо фартуком, вытащила из кармана помятый носовой платок и шумно высморкалась, спрятала платок и эту же руку протянула Альбине