Однако все уже изменилось. Да и могло ли быть иначе, если довоенный мир, тот политический и общественный фон, который признал бы четвертый эрл, исчез навсегда? Миллионы людей погибли на службе старому режиму, а общественная обида и горе подогревались жестокой экономией вкупе с рецессией. Карнарвон отметил в гостевой книге по поводу этого вечера: «бега» и «забастовка». В 1919 году их было великое множество. Почти полмиллиона рабочих хлопчатобумажной промышленности вышли на улицы в июне, полицейские покинули свои посты в августе, а в сентябре пришла очередь железнодорожников. Жалованье было низким, а рабочих мест – мало: обманутые в своих надеждах ветераны просили милостыню на улицах.

Даже эрла Карнарвона мучили денежные заботы, хотя и в другом масштабе. Его доход от сельского хозяйства падал по сравнению с довоенным, а в извещении на уплату налогов в 1919 году после принятых законов Ллойд Джорджа была указана ощутимая сумма в семь тысяч пятьсот фунтов. В мае 1918 года он продал кое-какую мебель из своего особняка в Бретби, а теперь выставил на аукцион Сотби лучшее из библиотеки Бретби. Эрл прекрасно осознавал, что у Альмины больше нет дохода, а планирование бюджета не было его сильной стороной.

Однако Альмина чувствовала себя полностью защищенной наследством, оставленным Альфредом де Ротшильдом, и не видела причин прекращать мотовство. В то время как лорд ворчал по поводу арендаторов, неспособных вносить плату, Альмина планировала бал для Евы, которой тем летом предстоял дебют в обществе. Ее не останавливали никакие расходы. На танцы до зари были приглашены сотни гостей, и «Таймс» сообщала, что народу собралось видимо-невидимо. Развлечения в Симор-плейс не прекращались. От шеф-повара требовалось, чтобы стол соответствовал роскошной обстановке, уровень которой, учитывая, что особняк отражал любовь Альфреда к сокровищам, означал из ряда вон выходящее. Это место, надо полагать, служило предметом сокровенных мечтаний лондонских поваров. Шефу была предоставлена полная свобода действий, подкрепленная финансово.

Именно страсть Альмины устраивать грандиозные приемы подтверждала ее твердое намерение повысить выдающееся положение Карнарвонов в послевоенном обществе. Типичный случай произошел в следующем году, в сезон 1920-го. Альмина и Ева посетили бал, устроенный сэром Эрнестом Кэсселом, одним из богатейших финансистов того времени, для своей дочери Эдвины. Альмина получила такое удовольствие, что заявила дочери: «Давай дадим бал завтра вечером». Ева пришла в ужас, не понимая, как можно это осуществить. (Ева всегда была приземленнее Альмины; возможно, она представила реакцию шеф-повара на приказание приготовить стол, достойный Симор-плейс менее чем за двадцать четыре часа.) Альмина сообщила Еве, что «уже пригласила всех присутствующих, так что я уверена: мы славно повеселимся».

Однако Альмина, похоже, не проинформировала мужа. Во всяком случае, он не любил большие званые приемы. Следующий день был пятницей, и Карнарвон шестичасовым вечерним поездом каждую пятницу уезжал в Хайклир. Ева догадалась по поведению отца: он почувствовал, что затевается нечто грандиозное. Альмина сбивалась с ног, стараясь все успеть, и постоянно теребила Робертса вопросом, отбыл ли уже его светлость. В конце концов муж уехал, но Робертс вынужден был сообщить Альмине, что Карнарвон удалился по лестнице черного хода и столкнулся с лакеями, вносившими десять дюжин омаров. Бал имел необыкновенный успех, но когда на следующий день Альмина прибыла в Хайклир, единственной реакцией Карнарвона стал заданный с улыбкой вопрос, не утомилась ли она. Умный человек знает, как выигрывать битвы.

Лорд Карнарвон мастерски исполнял прихоти наиболее капризных членов своего семейства. Обри отвлекался от нравственных страданий, проводя все больше времени в любимой Албании. В конце лета 1920 года на пути в Константинополь он обнаружил, что в поезде едет и премьер-министр Болгарии. Стамболийский представился Обри, который позже написал брату, что «парень смахивал на разбойника, продиравшегося сквозь заросли ежевики». Это явно не было таким уж порицанием, поскольку Обри просил Карнарвона пригласить Стамболийского в Хайклир, что тот должным образом и исполнил. Болгарский премьер расписался в гостевой книге 17 октября. В Первой мировой войне Болгария выступала на стороне Центральных держав, и Карнарвон нервничал по этому поводу, невзирая на заверения Обри, что гость настроен совершенно пробритански. Он решил пригласить кое-кого из знакомых востоковедов для поддержания разговоров; присутствовали также сэр Уильям Гарстин и Т.Э. Лоуренс. В результате приятно провели время все. Карнарвон показал Стамболийскому конный завод, ферму и обнаружил, что тот со знанием дела рассуждает о домашнем скоте, – совершенно неудивительно, ибо его гость был крестьянским сыном.

11 ноября 1920 года вся семья находилась в Лондоне на открытии мемориального памятника Дню перемирия. Сотни тысяч людей выстроились по обочинам улиц, чтобы отдать дань уважения, когда пушечный лафет с гробом Неизвестного британского воина, влекомый шестью лошадьми, начал свой путь по Лондону. Король Георг V торжественно открыл Кенотаф[52], и после двухминутного молчания тело неизвестного солдата, перевезенное из безымянной могилы во Франции, было доставлено на место его окончательного упокоения. Его сопровождали сто кавалеров креста Виктории[53], и гроб был похоронен с большой торжественностью в центральном нефе Вестминстерского аббатства. Георг V бросил в могилу горсть земли с поля битвы во Фландрии. Семьи людей, чье место погребения осталось неизвестным, подобно Фредерику Файфилду и Томми Хиллу, могли утешиться данью уважения, выраженной неизвестному воину. Этот момент подвел черту в страдании народа. Люди по всей стране оставались пораженными горем, но теперь родина по меньшей мере почтила своих погибших.

В следующем апреле у Мэри и Обри родился сын Оберон Марк Генри Иво Молине, названный в честь двоюродного брата и друга, все еще оплакиваемого Обри. Обри всегда проявлял исключительную эксцентричность по отношению к детям. По поводу беременности Мэри он писал своему брату Мервину: «Это чрезвычайно раздражает. Я всегда смотрел на детей как на большое несчастье, подобное публичному выступлению, обязанность и невыносимую обузу, и вот оно случилось». Но и он, и его семья нуждались в положительных новостях. Появление новорожденного было благотворным событием после того, как в течение нескольких лет жизнь представляла собой длинную череду похорон.

В январе 1921 года Карнарвоны, как обычно, отправились в Египет и столкнулись там с той же нестабильностью. Становилось ясно, что англичанам придется оставить протекторат. Саада Заглула вторично отправили в изгнание после организации демонстраций протеста против назначения его соперника султана Фуада премьер-министром. Как и в прошлый раз, общественность отреагировала мятежом. Именно во время прибытия Карнарвонов лорд Алленби покидал Каир, направляясь в Лондон, дабы убедить кабинет министров объявить независимость Египта.