В воскресенье 17 ноября 1918 года на Зерновой бирже Ньюбери была проведена церковная благодарственная служба. Лорд Карнарвон в качестве главного распорядителя заявил местным высокопоставленным лицам, что, хотя ликование и чрезвычайно уместно, люди, собравшиеся здесь в этот день, никогда не смогут оплатить свой долг сражавшимся. Альмина и Ева стояли рядом с ним, но Порчи не было. Он прислал сообщение, что его полк остается в Месопотамии по меньшей мере еще на пару месяцев перед началом долгого путешествия домой. В конце собрания патриотический настрой выразился в пении нового стиха национального гимна: «Боже, спаси наших отважных мужчин».

Альмина, не теряя времени, после службы возвратилась на Брейнстон-сквер. Госпиталь подлежал ликвидации, как и остальные элементы войны, но все еще был домом для двух десятков человек, а также отряда сестер милосердия.

Вернувшись в Лондон, Альмина, подобно некоторым своим пациентам, слегла с «испанкой». Вести об этом величайшем бедствии доходили с лета, и количество заболевших страшило уже запуганное население. Пандемия гриппа, собирая смертельную жатву по разоренной Европе, унесла больше жизней, нежели недавно завершившаяся война. По всему миру умерло по меньшей мере пятьдесят миллионов человек, от Арктики до островов Тихого океана. Не война стала причиной гриппа, а, возможно, тот факт, что люди с ослабленной иммунной системой оказались чудовищно скученными в течение четырех лет. Наиболее тяжело больные гриппом пациенты были госпитализированы и отправлялись на родину вместе с ранеными, распространяя заболевание по всему континенту, а затем – и по всему миру. Необычность болезни выражалась еще и в том, что оно чаще поражало здоровых молодых людей, нежели обычные, более восприимчивые жертвы, и уход был чрезвычайно тяжелым, ибо больной буквально тонул в выделениях носовой слизи.

Одним из пострадавших стал доктор Снейд, врач на Брейнстон-сквер; для выздоровления Альмина отправила его в Хайклир. Сама она заразилась легкой формой, так что осталась в госпитале и, как только ей стало лучше, продолжила ухаживать за своими больными. Везение сыграло жестокую шутку с одним молодым человеком, которого она не смогла спасти: выжив за три с половиной года на фронте, он скончался от инфлюэнцы через несколько недель после перемирия.

В конце года Альмине предстояло уладить дела по своему наследству. Альфред де Ротшильд оставил ей практически все. Он и в смерти был столь же щедр, как и при жизни. Были завещаны значительные суммы для друзей и семьи: пятьдесят тысяч фунтов на благотворительные цели, двадцать пять тысяч фунтов из которых пошли в Мемориальный фонд лорда Китченера для помощи пострадавшим военнослужащим. Национальная галерея обрела великолепную картину маслом кисти Джошуа Рейнольдса. Любимый Альфредом Хэлтон-хаус отошел его племяннику Лайонелу, поскольку тот оказался «единственным Ротшильдом, не владеющим большим домом», но Симор-плейс был полностью оставлен Альмине. Этот огромный безупречный особняк в Мейфэре был буквально набит красивыми вещами и бесценными картинами, некоторые из которых Альфред просил Альмину признать фамильным достоянием и не продавать. Вдобавок Альмине были завещаны пятьдесят тысяч фунтов, свободных от налога на наследство, а лорд Карнарвон, Порчи и леди Эвелин получили по двадцать пять тысяч фунтов каждый. Это было богатство ошеломляющего размера, если учесть, что садовнику в Хайклире в 1918 году платили двадцать четыре фунта в год, а самое высокое жалованье для шеф-повара составляло сто пятьдесят фунтов.

С этого времени семейным домом Карнарвонов в Лондоне стал Симор-плейс. Альмина, для которой лишь немногое представляло больший интерес, нежели ремонт дома, затеяла его обновление. Эта недвижимость, невзирая на всю ее обстановку, достойную музея, явно оставляла желать лучшего в отношении канализации. В декабре она попросила своих адвокатов, фирму «Фрер и Компания», обратиться к адвокатам Альфреда де Ротшильда с просьбой о значительном подкреплении своих денежных средств. Наследница поясняла, что вынуждена провести крупный ремонт в Симор-плейс, а также обременена весьма существенными обязательствами, связанными с ее госпиталем. Поэтому она намеревалась продать две из оставленных ей картин, свободных от налогообложения, пока они оставались в ее владении, и потребовала от душеприказчика по завещанию Альфреда принять на себя затраты по подлежащим уплате налогам.

Если Альмину и можно было в чем-то обвинить, так это в беспомощности в финансовых вопросах. Графиня была неизменно щедра и получала от этого удовольствие; но она совершенно не задумывалась об источниках приобретения денег. Мысль, что смерть Альфреда означала истощение такого источника, казалось, даже не приходила ей в голову. Она просто просила намного больше, как и поступала всю жизнь.

Душеприказчиком по завещанию Альфреда был выдающийся адвокат сэр Эдвард Маршалл Холл, решивший стоять на своем и не подчиняться властному требованию Альмины. Леди Карнарвон продала все картины, невзирая на просьбу Альфреда не делать этого, и ей пришлось самой уплатить за них налог. Альмина была вынуждена пойти на эту небольшую уловку, дабы приноровиться к новой реальности без любимого благодетеля.

Приспособление к новой реальности было задачей всего народа в январе 1919 года. Элси, вдовствующей графине Карнарвон, в 1919-м исполнилось шестьдесят три года, но она с присущей ей несокрушимой энергией твердо намеревалась внести свой вклад в улучшение жизни воевавших. Она стала вице-председателем «Общества голосовой терапии», разрабатывавшего современное лечение речи. Целью было восстановление способности нормально говорить тысячам бывших солдат, пытавшихся совладать с инвалидностью. Многие из них страдали от контузии, а также амнезии и приступов паники; они либо заикались, либо вообще онемели. Элси раздобыла деньги и организовала рекламную кампанию. Она собиралась также использовать музыку и пение, чтобы помочь пациентам более эффективно дышать, расслабляться и веселиться. Она основала «Королевские хоры», чрезвычайно успешные для улучшения речи пациентов, так что те смогли вернуться к общественной жизни и искать работу. У некоторых прорезалась страсть к пению, и они получали индивидуальные уроки; другие изучали испанский язык. Один человек с заиканием вылечился настолько хорошо, что Элси нашла для него место садовника в имении неподалеку от Хайклира. На концерте в Ланкашире работника с мельницы спросили о его ранении. Он ответил: «Я потерял ногу и голос, но теперь голос вернулся, так что нога не имеет значения!»

Альмина сворачивала госпиталь, но перед его официальным закрытием 15 февраля 1919 года ее, бригаду медиков, сестер милосердия и последних нескольких пациентов вновь почтил своим визитом принц Артур, герцог Коннаутский. Он был настолько потрясен и тронут увиденным во время предыдущего посещения, что лично явился поблагодарить персонал за проделанную работу.

Закрытие госпиталя, безусловно, было поводом для благодарности, но оказалось весьма мучительно покидать это место, так прочно сплотившее стольких людей. Как выразился Кеннет Уитхэм Уигнэлл, один из последних обитателей: «Расставание с домом № 48 было просто душераздирающим. Я уверен, что, если бы не весь этот великолепный уход и мастерство… я бы лишился и единственной оставшейся ноги». Продолжали лавиной идти письма от пациентов и их родственников. Лизи Хупер написала дрожащей рукой послание, чтобы поблагодарить леди Карнарвон за все, что она сделала для ее двух сыновей. «Я в неоплатном долгу перед Вами за весь тот уход и заботу, которые они получили».