Немецких «добровольцев» послали в Испанию еще в июле. Позднее Геббельс признал этот факт совершенно открыто. В одной из статей он пояснил: «Когда авторитарные государства вмешиваются в конфликты, ими движет исключительно чувство национального бескорыстия, берущее свое начало в их обязательствах по отношению к Европе…» Немецкая военная пропаганда – так же как и люфтваффе – должна была пройти испытания в сражающейся Испании.

У Геббельса появились обширные возможности выказать свои таланты, как, например, когда германские военно-воздушные силы устроили напоказ «пробу силы» и 3 мая 1937 года стерли с лица земли маленький городок Гернику. Геббельс ожидал от оскорбленного мирового сообщества вспышки негодования, поэтому его пропагандистская машина стала забрасывать мир сотнями историй о «красном терроре». 9 сентября 1937 года он выступил с длинной речью, где якобы раскрыл «правду» об Испании и предостерегал мир о неизбежности коммунистической диктатуры в случае поражения Франко.

После одной из тяжелейших избирательных кампаний в американской истории на пост президента был переизбран Франклин Д. Рузвельт. По указанию министерства пропаганды немецкая пресса заняла нейтральную позицию. Соединенные Штаты являлись дружественным государством, а любого вмешательства во внутренние дела дружественного государства следовало всячески избегать. Однако Рузвельт вновь недвусмысленно дал понять, что остается противником любых форм диктатуры. Одного этого было более чем достаточно, чтобы пробудить вражду всего нацистского руководства, и Геббельса в частности. Последний тогда дал указание прессе всячески принижать значение победы Рузвельта, которую во всем мире встретили с удовлетворением и даже радостью. На масштабное мировое событие отводилось всего несколько строк.

Другим событием, которому немецкой прессе не рекомендовалось уделять излишнее внимание, стал так называемый кризис британской короны. Незадолго перед тем молодой король Англии влюбился в мисс Уолли Симпсон, американку, которая уже дважды побывала замужем. Все стороны, имевшие какое-либо касательство к делу, сошлись во мнении, что брак невозможен, поскольку в ней нет ни капли королевской крови и она не может быть представлена ко двору. На сцене и за кулисами развернулась драматическая борьба, которую американский публицист Х.Л. Менкен назвал величайшей интригой со времен Рождества Христова, но подробности этой истории не представляют интереса для нашего повествования. Достаточно заметить, что правительственные круги Германии с неудовольствием восприняли отречение Эдуарда VIII, который, как им казалось, был расположен к нацистам.

Геббельс был потрясен тем, какой оборот приняли дела в Англии. Когда Эдуард VIII отказался от престола, он с оттенком мечтательности сказал жене и теще: «Подумать только, молодой человек был рожден, чтобы занять самое высокое положение в мире. Не шевельнув даже пальцем, он уже был правителем Индии и королем Англии. Ему стоило только захотеть, и любая женщина принадлежала бы ему, а он отдал все ради одной».

Примерно два года спустя он оказался перед таким же трудным выбором, что и король Англии. Обстоятельства вынудили его принять решение, и он его принял, хотя результат был несколько иным. Но он об этом еще не мог знать.

По-видимому, в ноябре 1936 года Геббельсу пришлось пережить сильнейшее разочарование. Тогда распространилось известие о том, что лауреатом Нобелевской премии мира стал немецкий писатель-публицист Карл фон Осецкий. Его антивоенные взгляды, которых он не скрывал, вызвали ненависть у армейских кругов, и суд Веймарской республики приговорил его к тюремному заключению по обвинению в шпионаже. В ночь, когда горел рейхстаг, его снова арестовали, к тому же одним из первых.

С тех пор он умирал медленной и мучительной смертью в концлагере. Его били и пытали, в конце концов он заболел туберкулезом. Но мир о нем не забыл, как о других заключенных. Снова и снова поступали запросы о его судьбе, набирали силу возмущенные голоса в Швеции, Швейцарии, Англии и даже в Соединенных Штатах. Нобелевская премия Осецкому была данью цивилизованного человечества выдающемуся пацифисту в знак протеста против вопиющей несправедливости.

Геббельс оказался в странном и неестественном для него положении. Вот два человека: он, облеченный всей полнотой власти, почти диктатор, которому никто не смеет возразить, и другой, брошенный в застенок и приговоренный к забвению. Но о нем не забывают, о нем говорят! Вскоре протесты настолько усилились, что Геббельс был вынужден выпустить его, но лишь для того, чтобы поместить в еще больший концлагерь под названием Германия[50].

В Москве Верховный суд полным ходом проводил чудовищную чистку. Не важно, сколько правды было в обвинениях и была ли она вообще, важно то, что процессы были уникальны в одном: подсудимые признавались во всем, что им ставил в вину прокурор, и даже больше, даже в тех преступлениях, о которых их не спрашивали.

Во всем мире, наверное, не было никого, кто не пришел бы в недоумение. А Геббельс, помимо всего прочего, должен был изумиться до крайности. Подсудимые не просто не дорожили своей жизнью – это он еще мог бы счесть за героическую готовность самопожертвования, – они упускали возможность для пропаганды своего собственного мировоззрения, что казалось ему глупым и достойным порицания. Более, чем Гитлер в Мюнхене, более, чем Геббельс в берлинском суде, русские притягивали к себе взоры общественности, и весь мир ждал их показаний. У них была возможность поведать всем свою философию мировой революции – возможность, которая никогда, в самом прямом смысле этого слова, им больше не представится. Но они молчали.

5 октября 1937 года Франклин Д. Рузвельт выступил со своей знаменитой «карантинной» речью.

«Мир, свобода и безопасность девяноста процентов населения земного шара подвергается опасности со стороны оставшихся десяти процентов, которые угрожают взорвать весь международный порядок и законность… К несчастью, следует признать, что эпидемия мирового беззакония распространяется.

Когда появляется угроза физического заболевания, общество налагает карантин на больных с целью защитить здоровую часть населения от распространения болезни… Война, объявленная или тайная, та же заразная болезнь. Она может поразить страны и народы, даже очень далекие от театра военных действий».

Геббельс был как громом поражен, когда наутро ему подали речь президента США в переводе на немецкий язык. Он сразу осознал всю значимость слов Рузвельта. Он объяснил помощникам, что ни англичане, ни французы никогда не были столь прямолинейны и откровенны в официальных выступлениях. Президент США ясно дал понять, что ни на грош не верит в мирные уверения немецкой (и японской) пропаганды. Он открыто высказал свои опасения, что нацисты готовятся к войне.

В последующие недели немецкая пропаганда немало говорила о Франклине Делано Рузвельте. Вот в чем, как уверяли специалисты Геббельса, заключается разница между Гитлером и Рузвельтом: единственной заботой фюрера является сохранение мира, в то время как президент США, в угоду своим избирателям, вынужден взяться за разжигание войны.