— Но тогда она не даст проводить и погромы, — заметил Геринг.

— Почему не даст? Каждый патруль будет иметь список того, что можно, а что не надо пресекать. Все кругом поймут, что полиция тоже возмущена и поэтому не предпринимает никаких мер, но о своем долге помнит.

— Мудрёно, — покачал головой Геринг, который не любил многоходовые комбинации и как истинный воздушный гусар предпочитал рубить с плеча и не задумываясь.

— В общем, не забивай себе этим голову, — вмешался Геббельс. — Просто отрази это должным образом в своей речи.

— Хорошо, попробую, — согласился Геринг.

Гершель Гриншпан уже второй день болтался вокруг немецкого посольства. Правый карман его куртки оттягивал тяжелый револьвер марки «Смит-энд-Вессон». Этот револьвер принес ему Пауль Фогель, сказав, что в Америке все настоящие мужчины ходят с такими. Они с Паулем даже съездили в лес, где Гершель попробовал сделать несколько выстрелов. Во время поездки Пауль вспоминал все больше и больше жутких моментов из жизни родителей Гершеля и все радужней описывал жизнь в Америке. Он даже сказал, что завидует Гершелю, у которого скоро будет две тысячи долларов на открытие собственного дела.

И вот два дня молодой Гриншпан ходил кругами вокруг посольства, не смея зайти внутрь. Каждый раз, как он направлялся внутрь, его ноги становились ватными, а в животе откуда-то появлялся тяжелый камень.

Наконец Гершель собрал в кулак всю свою небольшую волю, поклялся сам себе, что сделает задуманное, зашел в небольшое кафе рядом с посольством, залпом выпил подряд две рюмки коньяка и когда коньяк начал давать о себе знать, направился к массивным дверям посольства, рядом с которыми постоянно стоял жандарм.

Когда Гершель подошел к двери, жандарм окинул его подозрительным взглядом и спросил:

— Вы куда, молодой человек?

Стараясь как можно сильнее подчеркнуть свой немецкий акцент, Гершель ответил:

— Мне нужен посол граф фон Вельчек, — и после небольшой паузы добавил: — По личному делу.

Жандарм пожал плечами и кивнул в сторону двери.

Когда Гершель оказался внутри посольства, то из-за стола, стоявшего у основания широкой мраморной лестницы, встал молодой человек в черной эсэсовской форме и, пристально вглядываясь в молодого Гриншпана, спросил на немецком:

— Что вам угодно?

— Я хочу видеть графа фон Вельчека, — на этот раз уже смелее на том же языке ответил Гершель.

— Граф занят, — последовал надменный ответ.

— А когда он освободится? — настаивал Гершель.

— По какому вопросу вы хотите с ним переговорить? — поинтересовался молодой охранник.

— Это мое личное дело, — резко ответил Гершель. Он начинал уже нервничать.

— Я должен знать, по какому делу вы пришли к графу, чтобы объяснить это секретарю, когда буду договариваться, чтобы граф вас принял, — спокойно и холодно пояснил эсэсовец.

Но тут, к несказанному счастью Гриншпана, на вершине лестницы появился тот, чью фотографию ему показывал Пауль. Это был третий секретарь немецкого посольства в Париже Эрнст фон Рат. Фон Рат, легко сбегая по лестнице, на ходу спросил:

— Что надо этому молодому человеку?

Не дожидаясь, пока ответит охранник, Гриншпан выпалил:

— Мне нужен граф фон Вельчек.

— По какому вопросу, может быть, я смогу вам помочь? — спросил фон Рат, останавливаясь как раз напротив молодого еврея.

И в этот момент Гриншпан начал стрелять, даже не вынув револьвер из кармана. Первая пуля попала фон Рату в живот, он согнулся, еще две пули ударили ему в грудь, четвертая попала третьему секретарю в шею.

К тому моменту, когда молодой эсэсовец пришел в себя и бросился на Гершеля, в посольство уже вбежал жандарм, который и обезоружил Гриншпана.

Через час Гершель Гриншпан, размазывая по щекам слезы, сбивчиво рассказывал комиссару полиции о том, как трудно быть евреем в Германии и Польше.

Гейдрих собирался отправиться с инспекторским налетом на отдел криминальной полиции, возглавляемый группенфюрером Небе, когда у него на столе зазвонил телефон. Звонил гауптштурмфюрер, отвечающий за безопасность немецкого посольства в Париже. Сбивчивой скороговоркой он сообщил, что только что в помещении посольства был убит третий секретарь посольства Эрнст фон Рат. Преступник задержан французской жандармерией.

Гейдрих спокойно выслушал это сообщение и сказал:

— Передайте фон Вельчеку, чтобы он подготовил бумаги, требующие передачи этого бандита нам. Думаю, французское правосудие будет для него слишком мягким. И не забудьте понизить в звании дежурного охранника.

Гейдрих даже не стал класть трубку на рычаг, а просто ударил по рычагу рукой и попросил соединить его с Мюллером. Когда тот снял трубку, Гейдрих сказал:

— Генрих, фон Рат — мертв. Остановите все страховочные варианты.

— Слушаюсь, группенфюрер, — послышалось на другом конце провода.

В этот день вся Германия праздновала годовщину Пивного путча в Мюнхене. Во многих местах проводились торжественные собрания, на которых выступали руководители разных рангов. Гитлер выступал в небольшом пивном погребке в Мюнхене, где собрались ветераны движения. Геринг выступал на стадионе перед молодыми членами СС. Геббельс собрал свою аудиторию в драматическом театре. Речи последних двух руководителей рейха транслировались по радио.

В своих речах Геббельс и Геринг обрушились на евреев в свете только что произошедшего убийства фон Рата. «Теперь вы сами видите, — кричал Геринг, — как только мы попросили евреев убрать руки от нашего государства и его экономики, эти бандиты тут же показали свой звериный оскал! Они начали стрелять в нас средь бела дня! А мы до сих пор полны сентиментальности и терпим их на своей земле. Мы разрешаем им есть наш хлеб, ходить по нашей земле, предоставляем им крышу над головой. И вот вам благодарность! Но это им так не пройдет! Нет! За каждую каплю немецкой крови прольется поток еврейской! Эти свиньи должны понять, что всему есть предел! Даже нашему терпенью!» Речь Геббельса отличалась лишь более мягкими выражениями.

Гитлер прибыл к пивному погребку точно в назначенное время. Он вошел туда, как и все, через общий вход, прошел через весь зал, то и дело останавливаясь то около одного, то около другого столика. Пожимал руки своим старым соратникам, справлялся об их жизни, здоровье, вспоминал общих друзей. Речь его была спокойной и полной сентиментальных воспоминаний о былых временах. После речи он извинился, сославшись на государственные дела, пожелал всем весело отпраздновать эту очередную годовщину начала их боевого пути и покинул погребок.