Растов закивал, чтобы не сердить контуженого.

— Это факт, — поддержал товарища Федор. — Мы раздавили три плазмомета! Разогнали роту! Утюжили уже обратный скат! Я столько клонской техники битой видел! Даже в кино столько не показывают!

Растов снова кивнул, мол, не показывают.

— И тут в нас ка-ак влепили! — продолжал Федор. — Всю роту пожгли! За пять минут! Кроме нас вообще никто не выжил! Все стали пеплом! Воздухом!

— Кто пожег?

— «Рахши» и «Саласары». Из засады. Просто с места огонь открыли. Там только один был особо прыткий, на сером танке. Вот он носился, да. И стрелял за двоих.

Сердце Растова кольнуло иглой недоброго предчувствия. Серый танк, стреляет за двоих… Но он решил не тиранить раненых расспросами.

Федор, между тем, продолжал заливаться соловьем — чувствовался адреналиновый допинг.

— А я лежу весь такой, а меня Боря, — он указал на контуженого, — спрашивает: «А где стервятники?» Я ему: «Какие на хер?» А он: «Ну, стервятники, которые должны трупы с вершины дахм, башен этих, клевать? Ну, как у клонов принято!» И тут я вспомнил! Слышал как-то, что, мол, клоны пытались в Гель хищных птиц завезти. И несколько раз завозили. Чтоб как на родине. Но только те здесь жить не хотят. Сухо очень, и магнитное поле какое-то не такое… Не прижились.

— Сухо, да, — кивнул Растов, облизнул спекшиеся корочкой губы и, вспомнив о питьевом режиме, протянул раненому флягу.

— А нехищные — прижились, говорят. Потому и река Птичьей названа.

— А вот у меня вопрос, майор… Можно? — Это был контуженый, он тоже хотел растовскую флягу.

— Можно, чего нет?

— Если тут, на этой планетке сраной, даже стервятники жить отказываются, значит, и людям тут не сладко… Тогда какого же рожна они так дерутся за этот свой Гель? Какого люцифера секретарь там квартирует? Ты не знаешь, майор?

— Без понятия, — сказал Растов, не думая ни секунды.

И это было чистой правдой.

Заместитель разбудил Растова в два часа ночи.

— Товарищ майор, вставайте, пакет из штаба!

Растов, конечно, встал.

На войне он мгновенно переходил от состояния сна к бодрствованию. Поэтому, не теряя ни секунды, Растов разорвал плотную бумагу пакета и вцепился взглядом в текст.

Это был боевой приказ, составленный с соблюдением всех правил контрразведывательной предосторожности.

«ВВЕРЕННОМУ ВАМ ПОДРАЗДЕЛЕНИЮ ВМЕНЯЕТСЯ СОВЕРШИТЬ МАРШ В КВАДРАТ 119–205.

ПОСЛЕ ЧЕГО БЫТЬ В ГОТОВНОСТИ ИСПОЛНЯТЬ ПРИКАЗ СТАРШЕГО НАЧАЛЬНИКА.

МАРШ ПРОВЕСТИ С СОБЛЮДЕНИЕМ РЕЖИМА ПОЛНОГО РАДИОМОЛЧАНИЯ И АБСОЛЮТНОЙ СВЕТОМАСКИРОВКИ. ВРЕМЯ ИСПОЛНЕНИЯ: Ч+3».

Растов включил планшет и вбил номер упомянутого в приказе квадрата.

— У черта на куличках, — пробормотал он сердито.

В самом деле, указанный район лежал далеко на западе, за плацдармом вспомогательного десанта, носящим кодовое наименование «Армавир».

Более удаленную от высоты Дахма-фаруд точку было трудно и вообразить.

«Вредительство какое-то», — Растов вздохнул.

Он приложил к сканеру планшета живую подпись полковника Кунгурова на документе и замысловатый узор кодовой печати.

Но планшет ничего этакого не заподозрил. Приказ был явно подлинным, как бы Растову ни хотелось обратного…

— Что-то случилось, командир? — спросил Лунин, чувствительный, как радар.

— Случилось. Поднимай тихонько роту. Передай взводным: будем выдвигаться в квадрат 119–205. Точный маршрут движения приказываю разработать и донести мне через пять минут.

— Прямо сейчас? Роту? Поднимать? — переспросил Лунин испуганно.

— Да, — сказал Растов, как рявкнул.

Майор решил, что для разнообразия поедет не на танке, а на командирской машине.

Начать с того, что путешествовать в танке ему за эти месяцы порядком осточертело (хотя признаваться себе в этом он не любил). Обзора нет, свободы нет, воздух невкусный, да еще и звуки эти, стоны металла, трущегося о металл… Главное же: командование что-то явно мудрило, и Растов чуял, что от мощных средств связи нельзя отходить ни на шаг.

Когда начинаются дальние рокировки войск, они могут быть прерваны в любую минуту стоп-приказом. А оказаться где-нибудь за сто километров в отрыве от главных сил, лицом к лицу с парой тяжелых танковых батальонов врага, Растову не улыбалось.

— Вот маршрут, — Лунин подсунул Растову планшет. — Утверждаете?

Растов провел пальцем по экрану.

Покрутил карту так и этак.

Что-то по-нехорошему волновало его в увиденном. Но он пока не мог понять что.

Там, где пролегала змеистая граница между безжизненным океаном песка и возделываемой, обильно удобренной землей, тянулась второразрядная дорога, единственная в этих местах рокада восток — запад, к которой и привязал их маршрут старательный Лунин.

Вторая такая же точно рокада (обе выглядели на карте одинаково: сплошные графитно-серые линии) тянулась черт знает где, вдоль южного берега Птичьей реки. Тянулась-тянулась километров восемьдесят, пока не втыкалась в автостраду, проходящую мимо Дахма-фаруда прямиком на Гель.

Эта автострада, обозначенная А-1 и выкрашенная на карте в оранжевый цвет, тоже имела пару.

Ею служила дорога с обозначением Р-4, идущая в общем направлении с севера на юг сбоку от плацдарма «Армавир» и пересекающая Птичью реку в точке со странным, трагическим названием Последняя Застава.

Обочь от Последней Заставы река была надсечена синими рисками. Одна риска сопровождалась надписью «Пороги», другая — «Водопад».

Западнее водопада река низвергалась в красные пески и заканчивалась внушительным озером, имевшим очертания свиной головы.

Ромб, образованный четырьмя дорогами (а именно: двумя рокадными грунтовками, автострадой А-1 и трассой Р-4), вдруг показался Растову неким магическим знаком, зловещим и в то же время многообещающим.

Ромб этот был точно дверь.

Но как эта дверь открывается, да и надо ли открывать? Что за ней вообще может быть?.. Вот бы Нина!

«Галлюцинации, кажется, начались… С недосыпа», — с неудовольствием подумал Растов и вымел из сознания всю философию одним решительным движением воли.

Марш прошел без сучка без задоринки.

Когда первые лучи солнца по имени Кай Тир коснулись бледной с ночи щеки Растова, вся его рота уже заглушила моторы и с интересом поглядывала на повара. Где, мол, кофе и булочки с ветчиной?

Озирая из-за бронещита командирского пулемета стылую с ночи степь на юге, Растов уже не сомневался, что их введут в бой прямо сегодня.