Что же такое элтер, милостивые гиазиры? Это бронзовый покойник. На такие дорогие и изысканные развлечения, как элтер, современников Лагхи тянуло крайне редко. Наверное, из-за страха и жадности. Но вот в Ре-Таре во времена Кальта элтеры были весьма распространены. По крайней мере, когда дело касалось доблестных царей, их не менее доблестных сыновей, дочерей, жен, наложниц, а равно и доблестных узурпаторов, которые то и дело убивали упомянутых царей вкупе с сыновьями, дочерями, женами и наложницами.

Чтобы сделать элтер, тело погибшего мужчины для начала мумифицировали. Затем наряжали в лучшие одежды, тщательно обработанные сложносоставной гадостью. На тело одевали полный доспех, в правую руку вкладывали меч, возлагали шлем на полусогнутую левую, а боевой рог находил себе место за поясом. А после этого все получившееся заливали кипящей бронзой, смешанной со «слезою Гаиллириса». Тайна «слезы Гаиллириса», а равно и колдовские обряды, которые при этом свершались, содержались мастерами элтеров в строжайшей тайне. Мастера жили замкнутыми кланами по своим собственным законам и были едва ли не единственными людьми царства, чувствовавшими относительную свободу даже во времена жесточайшего разгула тирании.

Что же получалось в итоге? Если все было сделано правильно, пропорции не нарушены, а обработка тела проделана безукоризненно, получалась бронзовая статуя. Но только не статуя, а человек. Покойник собственной персоной. Вот только с закрытыми глазами и бронзовый. Бронза, направляемая и укрепляемая «слезой Гаиллириса», выедала плоть и застывала, принимая форму съеденного. Вот эта-то посмертная статуя и называлась элтером. Ну а если что-то делалось неправильно, получалась бесформенная бронзовая глыба. И тогда за незадачливым мастером приходили стердогасты. И он умирал такой жуткой смертью, какой никогда не умирали другие царские подданные даже во времена жесточайшего разгула тирании.

Кальту и мастерам его элтера повезло. Посмертная статуя Кальта Лозоходца получилась безукоризненно – почти живая, ослепительно красивая и от этого по-настоящему страшная.

x 12 x

Итак, на возвышении стоял Кальт Лозоходец. Глаза его были закрыты, правая ладонь возлегала на рукояти двуручного меча, а на сгибе левой покоился словно бы только что сорванный с головы шлем. Волосы Кальта были гладко зачесаны назад, оголяя высокий лоб. Кстати, волосы элтера тоже были бронзовыми и тоже удивительно точно воспроизводили природу естественных человеческих волос. Это считалось в Ре-Таре вершиной мастерства.

Черты его лица несли отпечаток безмятежности, а узкие губы были сомкнуты.

– Твой меч в руках у статуи, – запинающимся полушепотом пояснил оробевший юноша, кивая в сторону элтера. – И он настоящий.

Лагха кивнул. К сожалению, эту простую истину он уже открыл и сам. Ну не разбивать же ему собственное изображение для того, чтобы добыть свой же собственный меч?! Лагха подошел ближе. Тени побежали по высоким сводам зала, словно бы стая летучих мышей сорвалась с мест и, шурша крыльями, понеслась куда-то в темноту. Шуршание было, мышей – нет. Юноша-проводник судорожно икнул. Какая странная у некоторых людей реакция на такие мелкие происшествия!

Теперь Лагха стоял у самого подножия собственной посмертной статуи. Широко открытыми глазами будущий гнорр глядел в лицо себе, погибшему шестьсот сорок пять лет назад в битве с Торвентом Мудрым. Но он не давал волю воспоминаниям, гнал прочь прошлое, как гнал прочь и страх, чьи тесные объятия, казалось, смыкались вокруг него все теснее и теснее. Ему не хотелось бояться. В сознании Лагхи сейчас билось пойманной птицей единственное, но совершенно непреодолимое желание – прикоснуться к своему мечу, рукоять которого была намертво схвачена бронзовой ладонью Кальта.

Он уже принял решение. Он не разобьет элтер. Он удовольствуется фальшивкой, которую отберет у жрецов. В конце концов, не меч красит воина, а воин меч. Какая ему, в сущности, разница? Пусть меч Кальта Лозоходца остается Кальту Лозоходцу. А он, Лагха, сделает непревзойденным свой собственный меч. Но прикоснуться к этому хотя бы краешком ногтя…

– Только ты не подходи так близко, не надо, – с опаской пролепетал юноша, бледный и перепуганный.

Но Лагха не слушал его лепета. Ему были безразличны предостережения. Он знает что делает. Он, быть может, пришел в этот мир лишь затем, чтобы вновь прикоснуться к своему мечу.

Без колебаний Лагха поднялся на возвышение и осторожно протянул руку к мечу. Но не успели его жадные пальцы коснуться бронзы, под которой навеки застыла сталь, как статуя тяжело вздохнула. Лагха замер. Почудилось?

Все происходило медленно и безмолвно, словно во сне. Бронзовый Кальт Лозоходец бесшумно и без всякого усилия оторвал меч от земли, поднял его и, по-прежнему держа его клинком вниз, протянул Лагхе. В какой-то рукописи из библиотеки Ибалара Лагха читал о том, что в Северной Лезе во время принятия в воинское сословие меч держали именно так.

И Лагха принял его. В тот момент, когда ледяные пальцы статуи отпустили рукоять меча, а теплые, живые пальцы Лагхи, приняли его, бронза, которой был облит клинок, растворилась, как будто ее никогда и не было. Меч, даже безо всяких ухищрений и заклинаний, отозвался Лагхе густым, низким звоном. От этого звона, который длился не более трех мгновений, юноша, стоявший позади, рухнул на пол, а у Лагхи едва не помутился рассудок. Но он выстоял. Он, как и положено воину, принимающему меч, припал на одно колено и, опустив взгляд, принял клинок, на котором вспыхнули бордовые буквы «Храни себя и меня». Принял из своих собственных рук.

МЕРТВЫЕ БОЛОТА, 54 ГОД ЭРЫ ДВУХ КАЛЕНДАРЕЙ

Семнадцатый день месяца Эсон

x 1 x

Дом на сваях утопал в предрассветном тумане и его тяжелые капли, казалось, висели в воздухе дождем, замершим в воздухе велением колдовской силы. Жилище Ибалара выглядело заброшенным, нежилым, почти мертвым.

Лагха, в сапогах которого хлюпала вода, чувствовал себя очень неуютно. Почему? Все вроде бы складывалось наилучшим образом. Он с честью вышел из испытания. Он выбрался из собственного склепа с собственным мечом и шлемом в руках. Он безнаказанно ушел из Нелеота – никому и в голову не пришло чинить ему препоны. В первую очередь, конечно, оттого, что разглашение тайны произошедшего было жрецам Капища Доблестей очень невыгодно. Он проделал весь обратный путь так быстро, как только мог, останавливаясь лишь для короткого трехчасового сна.

Итак, причин печалиться вроде бы не было. Но какая-то смутная, язвящая душу неуверенность и дурные предчувствия смущали ум Лагхи, не нуждаясь в причинах и объяснениях. Что-то подсказывало ему, что Ибалара нет в доме на сваях. Оттого-то дом выглядит таким заброшенным, а над крышей не вьется дымок.

Он подошел ближе. В серой влаге воздуха было тяжело различить что-нибудь дальше собственного носа.

– Ибалар! – позвал он.

Но ему не отозвались. Лагха высадил заколоченную дверь и вошел в дом. Как он и думал, никого. Пепел в очаге давным-давно остыл. Лагха уселся на сундук с книгами и осмотрелся в нерешительности. Все на своих местах, ничто не намекает ни на грабеж, ни на нападение. Да и кто решится ограбить Ибалара, от одного взгляда которого у смердов дрожат поджилки?