Ария

– Убери от меня свои руки, – едко бросаю, сквозь сжатые зубы, с силой упираясь ладонями в непробиваемую грудь Дэймона. Надеюсь, в темноте не видно, как вся моя кожа покрылась мурашками, а самые непослушные волоски на голове, наверняка, встали дыбом от ощущения близости с этим мужчиной, кто проникает в меня не только вместе с нотками своего терпкого парфюма, но и заполняет все пространство вокруг своей силой и мощной энергетикой, от которой каждый нерв то колеет, то наоборот искрится живыми, неподдельными эмоциями.

Зря я сюда пришла. Я ничего не добьюсь ни от одного брата, ни от другого. Эти два упрямых гладиатора, уже выпущенные на ринг меня не слышат и собираются вести войну, пока один не убьет другого. В данном случае, я имею в виду не физическую смерть…каждый из двух братьев будет счастлив, если другой пробьет дно и лишится всего, что у него есть.

– А иначе что? Покажешь мне свои коготки, кошечка? – дразнит меня Дэймон с совершенно нечитаемым выражением лица. Я даже не понимаю, соблазняет меня он или просто издевается, но от его слов внизу живота вспыхивает коварное пламя, которое я стараюсь потушить силой мысли.

Это легко…

Нужно просто забыть, просто не вспоминать, как хорошо нам было, сколько дней и ночей, счастливых и сложных событий нас связывало. Все это не важно, ведь он по-прежнему может оказаться всего лишь моей фантазией. Но как бы я ни старалась, туго сплетенные нити, почти родственные, крепкие, незримо проведенные между нами, не рвутся. Мы навсегда связаны…одной задачей, целью, миссией? Я не знаю.

– Иначе меня стошнит прямо на тебя. Ты только что трогал своими лапами эту су…модель, – делаю пренебрежительный акцент на последнем слове я, не удержавшись, и, возведя взгляд к небу.

– А тебе противно, детка? – продолжает язвить Дэймон, по-прежнему не отпуская мои ягодицы, пожимая их в ладонях, заставляя меня зажмуриться от возбуждения или, как перед прыжком в бездну. – Сколько раз Лиам запихнул в тебя член, прежде чем я узнал? Думаешь, то, что делаю я более омерзительно? Ты не брезгливая плохая девочка. Не строй из себя святошу, Ария. Тебе все равно с кем, я разве не прав?

Моя рука взмывает в воздух фактически мгновенно. Я чуть было не отвешиваю Дэйму увесистую пощечину, но моя ладонь замирает в считанных сантиметрах от его лица, потому что ублюдок с быстрой реакцией успевает словить мое запястье и остановить удар. Сжимает его, слегка встряхивая, выжигая опаляющим взглядом на моем лице шрамы. Они пылают, кровоточат, уничтожают меня, несмотря на то, что их невозможно увидеть. Я не увижу их в отражении зеркала, но они будут гореть каждый раз, когда он на меня так смотрит. Дэймон высекает их внутри, на изнанке щеки, по которой я бы с радостью пустила сейчас свои слезы, так и рвущиеся на волю, но изо всех сил сдерживаемые мной. Он не получит такого удовольствия, не увидит их…

– Еще раз повторять то, что уже сказала, я не собираюсь, Дэймон. Каждое слово, что я, лично я говорила тебе было искренним. И о чувствах тоже, – каре-зеленые глаза Дэймона темнеют от едва сдерживаемой ярости, и уже в следующую секунду она обрушивается на меня сокрушительной лавиной гнева, заключенного в одной лишь фразе, смысл которой доходит до меня не сразу.

– И убила нашего ребенка ты тоже, и-с-к-р-е-н-н-е? – по буквам произносит Дэймон последнее слово, пока мое сердце уходит в пятки, а желваки на его скулах проступают и исчезают с высокой скоростью, выдающей его ярость, и я начинаю понимать, что могу не выйти с этой террасы живой.

– Что…что я сделала? – ком, вставший поперек горла, не дает мне сделать и вдоха. Тело сотрясает мелкая дрожь, словно Дэймон только что окатил меня ледяной водой с головы до ног.

Его ладони меняют свое местоположение, и одной он обхватывает мое горло, а другой берет в захват подбородок, заглядывая в мои глаза таким сканирующим взглядом, что я ощущаю себя беззащитной жертвой, на которой мелькает ярко-красный прицел киллера.

– Ребенка, нашего сына, кого мы так ждали. Которого нам готовила жизнь, потому что его вообще могло бы и не быть, потому что все врачи диагностировали у тебя бесплодие. Ты выкинула его, уничтожила. Иначе говоря, сделала аборт. Ты и это забыла, да? Удобно. Прекрасно. Я бы тоже предпочел забыть… – осекаясь, он отводит полный гнева и боли взгляд в сторону, поднимая на меня ледяной, нечитаемый. – А потом, и года не прошло, как я увидел счастливые фотографии Лиама, забирающего тебя из больницы, после рождения твоих детей. Трогательная была картина, замечательная. Черт…Ария. Я не понимаю, и никогда не пойму, на что был рассчитан каждый твой шаг. Карьера, ты, наш сын – ты отравила и стерла все, а теперь смеешь что-то от меня требовать? – до боли сжимает мой подбородок Дэймон, заставляя меня жалобно заскулить от боли. Но то, что разрывает сейчас в клочья грудную клетку куда глубже, куда сильнее. Я не могу поверить, что мой «двойник» зашла настолько далеко, и убила…крохотного человечка, зарождающуюся жизнь внутри меня.

Для меня это слишком серьезно, слишком больно. Настолько, что мозг просто отказывается верить, что в моем теле когда-то родилась жизнь, а я её просто вышвырнула, отказалась, отреклась…слезы непроизвольным дождем обжигают щеки и онемевающие от боли губы.

– Ты. Убила. Его, – шипит сквозь зубы Дэймон и вновь, как тогда в своем кабинете с силой отшвыривает меня в сторону. Мне с трудом удается удержать вес своего тела на каблуках и не упасть, несмотря на то, что мир вокруг начинает вращаться и менять направление часовой стрелки.

Разъярённое, искаженное невыразимой болью лицо Дэймона каменеет, превращаясь в бесчувственную, железную маску, а затем и вовсе расплывается перед моим взором. Я сама не замечаю, как начинаю судорожно всхлипывать, как мелкой дрожью колошматит оголенные плечи…в горле пересыхает, пока я веду борьбу за воздух, внезапно ставший тяжелым, спертым, густым, имеющим запах крови.

Ощущая, как горло сдавливает невидимым удушливым поводком, я кидаю последний взгляд на напоминающего сейчас гранитную статую Дэймона и убегаю прочь с террасы, снова оказываясь в эпицентре этой злачной элитарной вечеринки, на которой мне нет места.

Доктор был прав. Эта жизнь «во сне» – она тоже не моя, она чужая…сейчас она ощущается именно такой. Настолько, что мне хочется выйти из этой кожи, из этого тела, что совершало подобные поступки и больше никогда сюда не возвращаться. Прочь, прочь, прочь…все, что мне нужно – проснуться от этого кошмара! Я не хочу, не хочу больше находиться в этом «сладком сне», я не хочу больше быть этой женщиной, способной на такие низкие, непростительные поступки. Не хочу. Я лучше буду жить в обыденной реальности, чем здесь в идеальной жизни, где являюсь «убийцей» и предательницей.

Теперь я понимаю, почему так боюсь быть ужасной матерью.

Ужасная мать – та, что не хочет, не любит своих детей.