Все это время Седой думал о предателе, засевшем именно здесь, в роте, поскольку только здесь можно было легко узнать, сколько разведчиков не пришло в такой-то день на завтрак, затем сходить на техплощадку, убедиться в отсутствии на базе двух БТРов разведки и, не задавая никому никаких вопросов, сделать соответствующие выводы. Да, товарищ с громким позывным Знамя ходит сейчас где-то рядом…

Переодевшись, Седой подозвал прапорщика Шульгина и тихо сказал:

– Стас, найди тихонько командира роты и передай, чтобы подошел к нашей броне. Скажи, по поводу запчастей. Только говори с ним один на один, чтобы никто не слышал и не видел вас.

Прапорщик кивнул головой и ушел в развалины школы, в целом, не поврежденном снарядами крыле которой дислоцировалась рота.

Вскоре на техплощадку пришел командир роты – молодой капитан Алексеев. Стас встал у брони, а Алексеев влез в десантный отсек.

– Капитан, я не буду ходить вокруг да около. У тебя в роте кто-то из офицеров работает на боевиков. Твое мнение?

Капитан впал в прострацию.

– Этого не может быть! – наконец выдавил он из себя. – Все офицеры роты у меня на виду.

– А на выезде? Ведь каждую неделю кто-то из твоих замов ездит в Буйнакск старшим колонны за продуктами, боеприпасами… На день-два они в таком случае предоставлены сами себе.

– Ну, ездит в основном старший лейтенант Баранов. Изредка замполит роты – капитан Максюта. Зампотех, капитан Фалько, ездит только в Ханкалу. Но он настолько весь в своих ремонтах, что с него я снимаю любые подозрения.

– Итак?

– Ну, получается, наиболее «выездной» – старший лейтенант Баранов. Но я ничего подозрительного за ним не замечал. Мы с ним, как бы сказать, дружны. Оба в прошлом суворовцы, оба заканчивали одно военное училище…

– Как он насчет денег?

– Вот по поводу денег могу сказать, что жадноват. Каждый рубль считает. Но он ведь собирается жениться… Не могу поверить, что он продался «духам»!

– Тогда кто? Давай думать дальше!

Капитан долго сидел, задумавшись. Седой успел выкурить две сигареты за это время.

– У других офицеров роты просто не было возможностей завязать какие-то контакты с боевиками, – медленно и все еще задумчиво заговорил капитан. – Только старший лейтенант Баранов выезжает с колонной в Буйнакск. И после каждой поездки он рассказывал, что на обратном пути останавливает колонну в Хасав-Юрте и заходит в кафе выпить коньячку и поесть шашлык из осетрины…

– Хасав-Юрт? Можно сказать, прифронтовой город. И там живут акинцы – этнические чеченцы. А кафе – хорошее место для вербовки. Раз угостил «голодного» офицера, два угостил – вот уже отношения и завязались… Сколько он уже ездит старшим колонны?

– С октября девяносто девятого. С первых дней, как мы вошли в Ножай-Юрт.

– Более полугода… Срок для вербовки предостаточный. Так, капитан, я доложил о происшествии коменданту, и он вызвал сюда особиста. Мы должны осмотреть все вещи: сумки, рюкзаки, вещмешки офицеров роты. Но, конечно, особое внимание – вещам Баранова. Мы сможем отправить лейтенанта с каким-нибудь поручением на час-полтора, чтобы иметь возможность осмотреть его вещи?

– В этом нет проблемы. Он со вчерашнего дня в Буйнакске. Колонну ждем только к вечеру. А остальные офицеры заняты с личным составом. В канцелярии сейчас никого нет.

– Тогда все! В канцелярию зайдем каждый в отдельности. Вход в ваше спальное помещение через канцелярию?

– Так точно! Дверь из канцелярии ведет в наше спальное помещение. И все наши вещи хранятся там.

– Значит, ждем особиста и двигаем! До его приезда сидим здесь.

Через полчаса подошел Стас, страховавший их от посторонних глаз.

– Командир, там на КПП тебя спрашивают.

– Проводи сюда.

Вновь прибывший коротко представился:

– Департамент военной контрразведки. Майор Дощечкин Сергей Николаевич. Что тут у вас?

Седой коротко доложил о радиоперехвате во время спецоперации и возникших подозрениях. Внимательно выслушав предложения Седого, майор сказал:

– Принимается. Только порядок движения изменим: я захожу в канцелярию вместе с командиром роты, поскольку меня все равно никто здесь не знает, а вы идете вслед за нами через пару минут. Да, кто-то должен нас подстраховать от неожиданного вторжения в канцелярию посторонних лиц.

– Прапорщик Шульгин, – ответил Седой. – Задача ему уже поставлена.

– Что ж, вперед! – скомандовал особист. – Ведите, капитан!

Старший лейтенант Баранов был юн возрастом и непомерно жаден. В его запыленной сумке, стоявшей под койкой, оказалось нехитрое двойное дно, сделанное из поролоновой камуфлированной пластинки, отрезанной от складного снайперского коврика и плотно уложенной снизу основного дна сумки. Когда пластину извлекли, глаза капитана Алексеева широко раскрылись от удивления: на дне лежали четыре плотных пачки долларов, зарядное устройство для японской радиостанции «Kenwood», два новых запасных аккумулятора и плотный мешочек из коричневой замши, в котором оказалось более двадцати наименований золотых изделий. Недоставало только самой радиостанции…

– Значит, он взял ее с собой в Буйнакск, чтобы связаться в дороге с хозяевами.

– Но это ведь портативная радиостанция! – воскликнул капитан. – Она не может работать отсюда на несколько километров!

– Подожди, капитан, – перебил его Седой. – Напротив канцелярии – группа связи. У них наверняка на крыше стоит мощная приемопередающая антенна. Он мог использовать ее как ретранслятор. А мог вообще подключиться к ней. У «духов» достаточно умельцев, чтобы сделать какой угодно переходник.

– Так, и что в итоге? – Особист переписал все обнаруженное в блокнот и задумался.

– Жесткое мгновенное задержание сразу по прибытии колонны, чтобы вогнать в состояние страха, изъятие радиостанции, а дальше уж ваша работа – документирование и все прочее… – сказал Седой.

– Ну, вы его сейчас так спеленаете, что с ним невозможно будет разговаривать! Мне это не нужно.

– Да что вы, товарищ майор! – удивился Седой. – Уж мы-то знаем, как брать «языка», чтобы он был как можно более разговорчивым!

– Ладно, действуйте…

Колонна прибыла около 18–00. Разведчики мгновенно выдернули старшего лейтенанта Баранова из кабины «Урала», легонько приложив лицом в густую пыль, а дальше все пошло как по нотам… Через полчаса Баранов сидел в канцелярии и, размазывая слезы по грязному лицу, давал «чистосердечные» показания. И был он похож в это время на большого обиженного ребенка, у которого отняли его любимую игрушку…

Седому нисколько не было жаль его, и он ушел из канцелярии, не в силах видеть это заплаканное, обиженное лицо.

06 апреля 2000 г. 05–40.