Образы женщин закрепляют в сюжете романа антивоенную линию: давний мотив бёллевской прозы обретает в рассматриваемом контексте новый и поистине символический смысл. Здесь феминистская окраска отсутствует. Женщины у Бёлля — неотъемлемая часть его «эстетики гуманности». С образами женщин связана и важная в художественной структуре романа «рейнская» символика — древняя река как олицетворение чистоты и покоя. Рейнский пейзаж утешает женщин, это — внешне — пейзаж мира и добра: прекрасная речная долина, дети, играющие на песке. Но заходит в романе речь и о загрязнении Рейна, притом не столько промышленными отходами, сколько, так сказать, историческими: прошлое наложило неизгладимый отпечаток даже на природу.

Перед взором одной из героинь предстают лежащие на рейнском дне, рядом с сокровищами нибелунгов, нацистские эмблемы, торопливо выброшенные в реку в последнюю минуту при появлении американских танков. Что только не перемешалось на илистом дне: эсэсовские руны, «мертвые головы», партийные значки, «почетное оружие» — остатки или останки «былой славы» фашистского рейха, исторический мусор, замутнивший чистые воды великого Рейна. Сходную роль играет в «Крысихе» Грасса лес — уничтожаемый кислотными дождями, гибнущий под напором безумного антропогенного воздействия. А ведь это тот самый воспетый романтиками «немецкий лес».

Вопрос о перспективах человечества в этих произведениях всё заметнее увязывался с нравственным состоянием общества, выбором этических образцов и ориентиров. Грасс и Бёлль — разные художники, но многое их сближало. И не только то, что оба они нобелевские лауреаты. Их именовали «совестью нации», против чего оба протестовали. Мы уже упоминали, что Грасс категорически отказывался носить этот титул, в том числе потому, что это как бы избавляло от ответственности всех остальных. Бёлль тоже всегда отчаянно противился тому, чтобы его так называли. И тем не менее это было — и остается! — именно так.

В «Крысихе» Грасс ставит проблемы очень масштабно: речь идет о перспективах человечества, о судьбах цивилизации. Широкое использование разнообразных приемов условности составляет основу и специфику этой «антиутопии», в которой элементы сатирической притчи, фантастики, пародийной автобиографии, аллегории, сказки, гротеска переплелись еще теснее, чем в прежних произведениях Грасса. Фрагментарное изложение узнаваемых событий 1980-х годов соединяется с постъядерными видениями и сценариями, путешествиями во времени и пространстве, стихами в духе брехтовских зонгов.

Значительная часть немецких критиков пришла к выводу, что автору не удалось добиться целостности, слитности разноликих фрагментов, что книга «неудобоварима». Однако стоит вспомнить, с какой воинствующей неприязнью они встречали каждый новый грассовский роман, а затем при появлении следующего объявляли едва ли не образцовым сочинением, «обыкновенным шедевром» (по сравнению с последующим). Начиная по крайней мере с «Собачьих годов» (уже не говоря о враждебности критики по отношению к «Жестяному барабану»!) обвинения в «неудобоваримости» и художественной несостоятельности сопровождали выход каждого очередного произведения. И потому не покажется странным, что роман такой действительно громоздкой, затейливой конструкции, как «Крысиха», был воспринят многими критиками ФРГ более чем прохладно. Впрочем, причины критического недоброжелательства могут лежать глубже, корениться не только в композиционной сложности. Причины эти могут — и скорее всего именно так и есть — носить политический характер, и к этому обстоятельству еще придется вернуться.

Что же касается самой организации текста, временами хитроумная конструкция и в самом деле дает трещины и грозит развалиться. Читателя могут раздражать и отпугивать длинноты и повторы, издержки неуемной страсти к языковой игре (которой тем не менее вряд ли кто владел лучше, чем Грасс), дробность сменяющих друг друга разношерстных пассажей и утомительное обыгрывание давних сюжетных и образных находок. И всё же роман воспринимается как единое целое. Он не рассыпается на множество цветных осколков потому, что связан мыслью и чувством художника, его болью и гневом, его стремлением соединить прошлое и будущее, откликаясь на горькие вопросы настоящего. Не могут не взволновать этический пафос романа, искренняя озабоченность писателя судьбами человечества, глубина осмысления самых злободневных проблем и желание активно вмешаться в их решение, как не может не захватить эпическая мощь этого произведения, прорывающаяся через раздробленность его эпизодов.

Непросто выделить и охарактеризовать основные сюжетные уровни романа, но, не обозначив их, едва ли возможно дать представление о том, как подходил Грасс к центральному вопросу того времени.

Главный сюжетный и идейный импульс повествованию дают диалоги рассказчика с его «героиней» — Крысой, Крысихой. Автор сознательно избирает для заголовка форму этого слова, указывающую, что речь идет об особи женского пола, как в романе «Палтус» ему важно подчеркнуть, что рыба хотя и плоская и на самом деле должна была бы зваться камбалой, но она мужского рода.

Роман начинается с вполне невинно высказанного рассказчиком рождественского пожелания — получить в подарок крысу. В век изобилия, сверхпотребления, всеобщей пресыщенности, иронизирует он, нелегко придумать что-то нестандартное, «эксклюзивное», что-то «из ряда вон выходящее». И вот странный подарок в проволочной клетке, покрытой белым лаком (помните белую лакированную кровать Оскара Мацерата и его бело-красный лакированный барабан?), занимает свое место под рождественской елочкой среди зажженных свечей и ароматных пряников. Вот она, крыса, купленная у человека, который разводит змей. Много здесь и других подарков: «какая жалость — не знать, чего желать… Чего нам не хватает, так это недостатка в чем-либо», — иронизирует рассказчик. Его желание иметь крысу вызывает насмешки: «Зачем? Только потому, что они теперь в моде? Почему не ворону? Или как в прошлом году: стаканы, изготовленные стеклодувом? Ну да ладно, желание есть желание». И вот она тут, «словно так и полагается», и непривычен лишь голый хвост Крысихи и пять пальцев, как у человека.

Между тем подарок начинает вести себя совершенно самостоятельно и безапелляционно рассуждать обо всём на свете: «Уже не я говорю, она уговаривает меня». Самоуверенная Крысиха непрерывно поучает человека, дает ему уроки «практического разума». Являясь рассказчику во сне и наяву, вторгаясь в его мысли, она выступает как его постоянный собеседник, партнер, спутник. Предметом их бесчисленных диалогов и обширных крысиных монологов становятся судьбы мира, выживание человечества, проблемы будущего.

Позднее Грасс комментировал: «Крыса — не единственное животное, давшее название книгам, которые я написал. Всё началось с моей первой книги середины 50-х годов — “Преимущества воздушных кур”, томика стихов. Уже там животные выступали как своеобразная форма коррекции человека. Мне всегда было ясно, что мы не единственные обитатели земного шара».

Более полный список «живности» в своих произведениях Грасс приводил в «Луковице памяти»: «В раннем периоде — преимущества кур, в позднем — траектория краба, разветвленное родословное древо собаки, живой палтус и его обглоданные кости, кошка охотится на мышь, приснившаяся мне крысиха, жерлянка, которая вроде меня накликает беду, и, наконец, улитка — она догнала нас, обошла и ускользнула вперед…»