нет нигде, и, надеюсь, не предвидится. Да, будут перекосы в части национализма и прочего расизма, но, по сравнению с существующим положением, ничего сверхъестественного не должно случиться. А что это значит? А это значит, что грядут обычные империалистические войны за право сильного, за право грабить, но не более того.

Впрочем, пусть социализм в Мексике далеко за океаном и большого влияния на события в Европе нынче не имеет, но наше «освобожденчество» тоже оказывает определенное влияние на умы и массы…

– Государь, дозволите?

Не оборачиваясь:

– Входите, баронесса.

– Ваше всесвятейшество и величие, по вашему повелению генерал-майор Свиты вашего всевеличия баронесса Мостовская прибыла для доклада!

Я терпеливо дождался, пока она не закончит полное титулование, хотя обычно я не даю своим подчиненным тратить время на всякие пустяки и условности. Я, не оборачиваясь, смотрел в окно, где под нами проплывал город. Тут вид из иллюминатора начал меняться, поплыли по кабинету тени.

Мостовская стояла навытяжку, но я словно не замечал ее присутствия. Утреннее солнце било мне в глаза, мешая разглядывать местные красоты, но разве интересовали они меня сейчас?

Напряжение за моей спиной, как мне казалось, уже достигло степени электрического пробоя, когда не выдерживают никакие изоляторы.

Вызвав Ольгу, я вроде все для себя решил, все приказы уже отдал, но теперь стоял и маялся, словно тот гимназист на первом свидании.

Мостовская стояла недвижимо. Наконец, я произнес:

– Что скажете, Ольга Кирилловна?

Смиренное:

– Все, что будет угодно вашему всевеличию.

Что ж, оттягивать разговор дальше не имело смысла.

– Тогда не соблаговолите ли вы посмотреть на первую полосу газеты, которая лежит на моем столе.

Мне очень хотелось видеть ее лицо, но у меня было чувство, что я пытаюсь подсматривать в замочную скважину.

Шелест бумаги, еще шелест. Пауза.

– Ой!

Испуганный вскрик избавил меня от необходимости подсматривать, настолько много всего было в этом «Ой!». Но, услышав шелест упавшей на пол газеты, я все же повернулся к ней. Мало ли, может чувств лишилась.

Ольга, белая как полотно, стояла, зажав ладонью рот и с ужасом смотрела себе под ноги, словно там была змея, готовая броситься на нее.

Наливаю из графина воды в стакан и подаю его Ольге. Ее пальцы дрожат. Глоток, другой, третий. Что-то не сильно ей это помогло. Придется более радикально подойти к вопросу приведения в чувство. По-фронтовому. Достаю из ящика стола фляжку коньяка и, без дворцовых церемоний, отвинтив крышку, просто протянул флягу ей.

Не знаю, как бы на нее повлиял коньяк в бокале, но коньяк в обычной фронтовой фляге подействовал еще до глотка, сугубо на визуально-тактильной стадии, словно армейский рефлекс заставил ее отмобилизоваться, и она, не чинясь, приняла из моих рук фляжку и по-простому, по-солдатски опрокинула емкость с живительным нектаром.

Что ж, фронт, а равно как и служба в лейб-гвардии, не проходят бесследно. Во всяком случае, после нескольких серьезных глотков Оля не стала падать в обморок, изображать всякие великосветские ужимки, просить закуски и делать прочие благоглупости. Лишь промокнула губы платком и кивнула.

– Спасибо. Я в порядке.

Я принял из ее рук флягу и, оценив ее состояние, отсалютовал:

– Боец. Уважаю.

Опрокинув фляжку, я вдруг ощутил на горлышке аромат ее духов и вкус ее губ. Возможно, это какой-то мой бред, но я неожиданно для себя вспомнил этот вкус, вкус тех далеких дней, когда… Впрочем, почему нет? Да, прадед не оставил мне своих чувств, но все его встречи с Ольгой Кирилловной я помнил прекрасно. И не только встречи, сами понимаете. Дело-то молодое. А Оля была без памяти влюблена в моего прадеда, да так, что решилась на измену мужу, хотя за ней этого никогда не водилось. Ни до, ни после.

Она пытливо посмотрела мне в глаза.

– И что теперь с нами будет?

С нами? С нами. Бог ты мой. С нами! Как легко закручивается сюжет, стоит его слегка отпустить!

Отвечаю холодно:

– Мы летим в Белград. На публику не показываться. Подобных скандалов впредь нужно избегать всеми силами. И так пойдут пересуды после этого.

Я указал на лежащую между нами на полу газету.

Ольга, неожиданно для меня, присела и подняла упавший газетный лист. Аккуратно сложила, и я отметил, что она избегает делать сгибы на нашем с ней фото. Проведя в последний раз ладонью по фотографии, она оправила свою форму и приложила ладонь к пилотке.

– Ваше императорское всесвятейшество и величие! Дозволите идти?

– Идите, баронесса.

Легкий триумф в ее глазах.

Дверь за Олей закрылась.

Ах, Маша-Маша, что же ты там замыслила? Зачем мне это всё?

КОРОЛЕВСТВО СЕРБИЯ. БЕЛГРАД. 11 мая 1919 года

– Александр.

– Ваше всевеличие.

Пусть мало информации в этих словах, но как много её для тех, кто в курсе нюансов. Пусть Александр еще не король Сербии, но всё же он регент и фактический правитель. И я его титулую как равного себе. Он же соблюдает определенную учтивость, обращаясь ко мне как к старшему по титулу, одновременно допуская более сокращенный вариант обращения, чем показывает и свое уважение, но, тем не менее, и свой статус главы государства. Союзного нам государства.

Жмем друг другу руки. Рядом с Александром улыбается прекрасная фея.

– Привет, Танюша.

Целую племянницу в щеку, она отвечает тем же. Фактическая королева Сербии. Умница и красавица. Вот удивляюсь я, как у Ники с Аликс получилось создать таких умных детей? Никаких ведь предпосылок не было! Природа на родителях отдыхала? Или это гены от дедушек с бабушками? Да, наши папА и мамА уж определенно глупыми не были.

– Здравствуйте, дядюшка. Как там Оленька?

– Видел давеча твою сестру. Сейчас гостит на острове Христа. Думаю, что там и рожать будет. Ты же знаешь, что на Острове одна из лучших клиник в Европе. К тому же в Румынии сейчас неспокойно.

– Да, знаю. Ну, дай-то Бог, чтобы все у нее было хорошо.

В ее голосе слышится грусть. Конечно, она любит старшую сестру и желает ей всего самого наилучшего, но в то же самое время она не может не печалиться о том, что у нее самой забеременеть никак не получается. А Александру нужен наследник, ведь это вопрос не только его личных хотелок, но и стабильности государства. И вопрос этот весьма и весьма… Знаю по себе.

Гостеприимный хозяин делает приглашающий жест. Благодарно киваю.

Мы садимся в роскошный лимузин «Тесла-люкс 1919». Что ж, мелочь вроде, а тоже знак уважения к прибывшему гостю. Это не какой-то паршивый «Роллс-ройс». Электромобиль не из дешевых. И главное – авто