- Ладно, - все же сжимаю ее ладонь, стараясь говорить как можно более убедительно, - через час...

- Люблю, - касается губами моей щеки и, круто развернувшись, возвращается в ресторан.

Дома не могу найти себе места. Над городом уже распростерлась ночь. Беру айфон, набираю Маринку, но, не дождавшись гудков, скидываю вызов.

Наливаю коньяк в бокал, спускаюсь в гостиную, в которую на бешеной скорости врывается Паша.

Его бушующая энергия мгновенно распространяется по дому.  Помощник залпом выпивает бокал коньяка и, выдохнув в кулак, протягивает папку. Не открываю, по глазам вижу, все плохо.

- Чего опять?

- Александр Николаевич, из полиции звонили.

- Данил?

- Он. Попал в аварию, в пригороде Питера.

- Жив?

- Жив. Пьяный был в хлам, считайте, везунчик. Сказали, парочка ушибов и тачка под пресс теперь.

- Откуда тачка?

- Выясняем. Но точно не прокат. Скорее всего, кто-то из дружков дал.

- Гаденыш.

- Тут такое дело - он парня сбил. Там все серьезно, машину гармошкой сложило.

Быстро смотрю снимки с камер и кидаю их на стол, наливаю еще виски, засыпаю льда. Паша делает то же самое.

- Разберись со всем, ты же знаешь, мне нельзя светиться.

- Знаю, все замнем. Но дело в другом.

- В чем?

- В общем, тот второй, которого он сбил, это Богдан.

- Какой Богдан?

- Маринин.

Паша замолкает. Делает контрольный выстрел мне в лоб и замолкает.

- Подожди, возможно, ты что-то перепутал?

- Я уже все пробил, ошибки быть не может.

- Я понял, – делаю долгую паузу. -  Ладно. Замни все, Даньки и близко там не было. Понял?

- Уже делаем.

- Хорошо. Сынок мой где сейчас?

- В травме был, десять минут назад ребята отчитались, что везут его в отель.

- Нет, пусть едут за город, в дом. Нигде его не светить.

- Понял.

- Работай тогда.

Марина 

Расплачиваюсь с таксистом и захожу в дом. Слишком тихо. Скинув легкий плащ, пересекаю гостиную.

Улыбаюсь, честно, эта выходка сегодня была ужасна. Сначала я разозлилась, сильно. Неимоверно сильно, а чуть позже мне стало смешно. Доронин ревнует, ревнует до безумия. С виду это выглядит угрожающе, внутри же все наоборот. За все пять лет, что мы вместе, Саша сильно изменился. Он стал ответственнее, он начал слышать, а не только слушать. С ним все так же сложно, но он старается меняться, правда старается.

Мы живем вместе, иногда берем таймауты. Когда Саша уезжает в командировки, я живу в своем доме, там мне спокойнее, когда я одна. Богдан больше трех лет уже живет в Питере, занимается единоборствами, и я очень рада, что у него все хорошо.

В сумке трезвонит мобильный. Повоевав с молнией, отвечаю на вызов. Слушаю о том, что мне говорят, и не могу выдохнуть. Ничего не могу. Киваю, словно тот, кто все это рассказывает, меня видит. Руки начинают дрожать.

- Он жив? С ним все будет хорошо? - завываю в ответ, мотая головой.

Опускаюсь на ступеньку, крепко стискивая айфон в ладонях. Плачу. В истерике беру билет на ближайший рейс до Питера. Тело кажется ватным. Поднимаюсь наверх, Сашка идет мне навстречу, и я почти падаю ему в объятия, захлебываясь своей истерикой. Доронин растирает мои плечи, что-то говорит, но я не слышу. Хватаюсь за его рубашку, как за спасательный круг.

- Тихо, успокойся, - повышает голос, и я замолкаю.

Через час мы садимся в самолет до Питера. Весь полет я не могу прийти в себя. Постоянно плачу. Нужно выплакать все сейчас, потому что там, в больнице, я просто не имею права устраивать траур, смотря в глаза сына.

Из аэропорта сразу едем в больницу. Саша хочет пойти со мной, но я прошу его этого не делать. Мне нужно немного побыть одной. На этаже длинного белого коридора замечаю Герду. Она словно в трансе, смотрит в одну точку.

Касаюсь ладонью ее плеча, крепко стискивая зубы. Она плачет, сидит словно неживая. Вся белая, как полотно художника. Представляю, как ей тяжело, они же вместе со школы, а тут такое…

Присаживаюсь рядом, пытаюсь успокоить, ободрить. Нельзя раскисать, нельзя показывать то, насколько все плохо. Хотя врач сказал, что прогноз неутешительный. У него раздроблена почти вся нога, вероятность того, что он сможет восстановиться, вернуться к нормальной жизни, ходить – невелика. Сейчас нам прогнозируют то, что даже если все срастется хорошо, если проведенные операции помогут, то даже так ему обеспечена хромота и палка в придачу. Моему мальчику. Мальчику, который всю жизнь активен, который занимается спортом. Который не может без всего этого жить.

Потом приходит врач. Что-то говорит, и чем больше я слышу слов, тем дурнее мне становится. Богдан так и не очнулся. Операция, которую ему делали сразу после его поступления сюда, шла семь часов. Ему почти заново собирали ногу.

Утром выползаю на улицу, хочу подышать. На углу за высоким забором из стальных прутьев замечаю несколько черных машин. Гипнотизирую автомобили до тех пор, пока из одного не выходит Доронин.

- Нужно поговорить, - Сашка говорит почти с ходу.

Часто киваю, пока не осознавая, что происходит. Но ощущения не самые приятные. Истерика вновь возвращается, пронизывает мое тело насквозь, заставляет поддаться панике. Иду следом за Сашей к машине.

Он пропускает меня вперед, дожидается, пока я залезу внутрь, и садится следом.

- Спасибо, что приехал, - растираю слезы, - ты мне так нужен сейчас, - тянусь к нему, но Сашка отстраняется.

- Подожди, я должен тебе кое-что сказать, - он нервно трет виски, в глаза не смотрит.

- Что? Что-то еще случилось? - сглатываю.

- Марин, вся эта авария, - делает паузу, барабаня пальцами по колену, - в общем, это Данил. Виновник аварии - мой сын.

- Что? - свожу брови, не веря в услышанное. - Нет, - вжимаюсь спиной в дверцу, - ты шутишь?

- Это не шутка, Марина. Я не смог сказать тебе вчера, прости…

- Ты знал? – зажимаю рот ладонью. - Знал уже вчера…

- Нужно было выяснить подробности. Что говорят врачи?

- Нужно несколько операций, он может не восстановиться, что-то про технологии говорили, я не поняла. Подожди, но как? Как это произошло?

- Данил был пьян, взял тачку у какого-то дружка, в общем, мои ребята разбираются. Марин, я хотел попросить тебя… пойми меня правильно, я знаю, насколько это все неприятно, и моя просьба может показаться тебе неприемлемой…

- Ты хочешь замять дело?