– Исабель – ни слова, – наказал строго.

– Не скажу, – пообещал водитель. – Она уже подходила ко мне. Но найти что-то приличное за две тысячи долларов… Пять – другое дело. Неплохие машины делают в Бразилии – американских и европейских марок. Они устаревшие, но простые и надежные. Например, «Крайслер Лебарон». Если большая семья, то советую микроавтобус «Фольксваген», он на девять мест. Лет пяти-шести, но вполне крепкий. Или…

– Съездите и выберите, – поспешил сказать я. Алонсо сел на любимого конька – автомобили он любит беззаветно. Может говорить о них часами. – Рассчитаешься сам. Объясни, что тебе продавец даст скидку, а вот ей – нет. Женщины не понимают в машинах, обмануть их просто.

– Си, сеньор! – кивнул водитель.

Через пару дней к поместью подкатил «Крайслер», за рулем которого гордо восседала Исабель. Алонсо на микроавтобусе ехал следом. Высыпавшие из дома кубинцы окружили покупку, осмотрели и ощупали ее всю – от переднего до заднего бампера. При этом цокали языками. Исабель светилась радостью и благодарила Алонсо, сторговавшего замечательную машину. Да еще так дешево! Лишь Луис что-то понял. Глянул на меня, подмигнул и тайком показал большой палец. На Кубу «Крайслер» повезут на палубе «Изумрудного берега» – Исабель воспользовалась оказией. Нужные документы ей оформят в посольстве. Представляю, как папаша Исабель въедет в свой поселок на большом «американце». Народу набежит. И седой негр важно объявит: «Дочка подарила. Она у меня умница, в СССР училась. Работает с русскими…» И никто не скажет: «насосала». Почему? Высшее образование в Латинской Америке – это «вау». Ценится любой диплом, а уж Московского университета… Исабель с ее тремя иностранными языками, включая русский, без проблем найдет работу в Аргентине. И не только здесь. У нас же в 90-е выпускницы вузов будут мечтать о карьере валютной проститутки. У-у-у, сволочь меченая! Чтоб ты сдох!

* * *

Карлос не ошибся – процесс исцеления у деток шел вовсю. Причем, у пациентов, получивших инъекции, быстрее. На мгновенье я почувствовал обиду. Мы тут, понимаешь ли пыхтим и пыжимся, прогоняя через себя энергию, а этим укололи и пошло. Хотя все понятно. Я ломился к опухоли сквозь ткани тела, тратя силу на преодоление препятствия, здесь же поработала кровь, донеся активированные клетки к пораженному органу. И те сразу принялись за работу.

– Какую дозу им влили? – спросил у Карлоса.

– По сто миллилитров, – ответил врач.

Самый минимум. Карлос опасался навредить. Но сработало.

– Так и продолжайте, – сказал я. – Моего участия не требуется. Буду только контролировать процесс.

– Нам не хватит раствора, – поспешил мулат. – Даже если использовать одну емкость для нескольких пациентов.

– Привезут еще, – успокоил я. – Подготовлю.

М-да, дожил. Как Чумак заряжаю воду. Утешает, что в отличие от «чумной», моя помогает. Научиться бы еще заряжать воду через телевизор. Посидел перед камерой, пошевелил губами – получите штабель. И не нужно оваций – я человек скромный. Эх, мечты, мечты…

Чтоб не ездить дважды, исцелил на судне десяток незрячих. Кубинские врачи захотели посмотреть на процесс, я не возражал. Пациентов собрали в столовой. Я вошел в нее, как профессор в клинике, в сопровождении ассистентов. Что, интересно, они хотели увидеть? Молнии или свечение рук? Зрелище не эффектное нисколько. Здоровенный мужик подходит к ребенку, накрывает его глазницы ладонью, несколько минут – и незрячий начинает вертеть головой и восторженно вопить. И еще тыкать во всех пальчиком. Я-то к этому привык, а вот у кубинцев глаза были по пятаку. Правильней сказать, как у героев аниме. Одна маленькая негритянка, обретя зрение, подбежала к кубинскому врачу и, дергая того, за халат, затарахтела по-испански.

– Спрашивает, повезут ли их в город, – перевел мне один из кубинцев. Русский он знал. – От других детей они слышали, что тем показали Буэнос-Айрес и угостили пирожными. Она тоже хочет.

– Не вопрос, – пожал я плечами. – Завтра будет автобус. Только деток нужно одеть – погода стоит прохладная. У кого нет теплой одежды и обуви – купить. У вас есть деньги?

– Нет, Мигель, – смутился кубинец. – С валютой у нас трудно.

– Привезут, – успокоил я. – Первым делом загляните в магазин. Только не одевайте в одинаковое. Здесь ассортимент большой. Пусть дети выберут, что понравится. Заодно и себе купите.

– Спасибо, компаньеро! – поблагодарил он. – Могу я спросить? – и продолжил, получив кивок: – Почему вы помогаете нам? Мало того, что исцеляете бесплатно, так еще устраиваете детям праздник?

И вот что ему ответить? Что мне это приятно? Я рос в бедности, ботинки мне покупали на вырост. Чтобы не болтались на ноге, туго затягивал шнурки – так, что порою рвались. У меня был единственный костюм для школы, и я гладил брюки каждый день – дешевая ткань не держала складку. Голодать не голодал, но конфета или пирожное становились праздником. До сих пор помню тех, кто меня ими угощал – нечасто случалось. Современным детям, выросшим в изобилии, этого не понять. А вот этим кубинцам – да.

– Куба – любовь моя,

Остров зари багровой.

Песня летит над планетой звеня:

Куба – любовь моя! – пропел я.

Врачи и дети притихли.

– А дальше? – попросил врач.

Неужели не слышал? В моем детстве эту песню крутили по радио чуть ли не ежедневно. В памяти слова как на камне высечены.

Певец из меня, конечно, еще тот, но слушали, затаив дыхание. Когда закончил, врач перевел песню на испанский. Его коллеги и дети захлопали. Исцеленная негритяночка подбежала ко мне и что-то протарахтела.

– Феми приглашает вас в гости на Кубу, – перевел врач. – Говорит, что ее отец угостит вас замечательным ромом – он его сам делает, и предложит вкусную сигару. Их сворачивает ее мать. Ни у кого в поселке нет лучших.

– Грасиас, бебе![59] – сказал я, подхватил пигалицу под мышки и расцеловал в щеки, получив в ответ такой же поцелуй. Кубинцы засмеялись и зааплодировали. Меня проводили до трапа, где взрослые и дети тепло простились с курадором. Обнимали, жали руку, детки норовили чмокнуть в щеку. В «Линкольн» я сел с влажными глазами. Что-то совсем чувствительным стал, старею, наверное…