Анна. Анечка.

«Я и тогда, когда увидел вас в первый раз, так же смотрел на вас и не мог вымолвить ни звука, а вы стояли на пороге комнаты наверху и ждали, что я скажу. На вас было какое-то совсем простенькое и грубоватое платье, но оно делало вас удивительно эротичной, возбуждающей так, как не может возбуждать ни одно обнаженное женское тело. Вы стояли неподвижно, чуть смущенно, и отбрасывали длинную размытую тень в коридор, а за вашей спиной горела лампа в тонком китайском абажуре. Когда это было? Вчера? Или три столетия назад? Мне кажется, я знаю вас вечно, Анечка. Как я мог жить раньше без вашего лица с удивительными восточными глазами? Без вашего голоса? Прекрасной точеной фигуры?»

Поймав ее слегка насмешливый взгляд, он вдруг осознал, что вот уже минуту стоит молча и, краснея, пялится в вырез ее халатика. Чтобы скрыть свою неловкость, он почти грубо сказал:

- Чаю дадите?

- У меня даже кофе есть, - ответила она гордо, ничуть не удивившись. - И притом хороший. Сегодня в госпитале давали жалованье, вот я и решила шикануть.

Клайзен прошел в комнату и сел за стол. Его жилище разительно изменилось. Появились симпатичные занавески на окнах, новая посуда, цветы в аккуратных горшочках. Комнату наполнило непередаваемое ощущение того, что здесь живет женщина.

- Вам с сахаром?

- И с молоком, если можно. А сахара побольше. Я вообще сладкоежка. Хотя настоящий мужчина, наверно, должен любить крепкий черный кофе без сахара, да? Это придает ему мужественность.

- Вовсе нет, - серьезно ответила она. - Если мужчина любит сладкое, значит, он добрый и интеллигентный.

На первых порах Анну приютили в Китае знакомые эмигранты. Хозяин семьи работал на английском пароходе. Она пришла к ним, не имея за душой ни денег, ни специальности. С огромным трудом ей удалось устроиться продавщицей в русский магазин. Его содержала мадам Люсиль, черноволосая и огромная, как пороховая бочка, и такая же взрывоопасная. Ее муж в противоположность ей был маленький, с худой впалой грудью и вечной лихорадкой на верхней губе. Когда мадам однажды уехала за товаром, он накинулся на уставшую и равнодушно-снисходительную ко всему Анну и завалил ее прямо на прилавке.

- Викентий Павлович, - сказала она, - давайте оставим это. Я у вас работаю продавщицей, если вы не забыли.

- Не дури, - прошептал он, дрожащими пальцами пытаясь расстегнуть на ней платье.

- Не дури, иначе скажу мадам, что ты приставала ко мне… Куда, стерва, пойдешь? На паперть? Так эти узкоглазые в нашего Бога не верят, ты для них гвай-ло, скотина, а не человек.

Анна приказала себе расслабиться, сыграть податливость и, когда Викентий Павлович наконец оседлал ее, ударила его обеими ладонями по барабанным перепонкам. Викентий Павлович взвыл, откинулся назад, и она добавила ему коленом чуть ниже живота. Пока он лежал под прилавком без сознания, Луиза Анна за несколько минут собрала вещи (благо собирать было особо нечего) и выбежала из магазина. Вспоминая, она вздрогнула, будто от холода, и Клайзен тихонько накрыл ее руку своей. А Анну будто прорвало воспоминаниями, жуткими, как те глупые сказки, которыми пугают детишек. Она хотела выговориться перед этим немцем, ни минуты не сомневаясь, что он все-все поймет и не оттолкнет ее, сжавшуюся в комочек, закрывшись от окружающего мира, такого холодного и колючего.

На следующий вечер Клайзен пригласил Луизу Анну в ресторан. Выбрали самый шикарный - «АСТОРИЮ». Поначалу она отнекивалась:

- Вы с ума сошли, Макс! Я была в ресторане последний раз лет семь назад, еще в Новониколаевске. Да и платье… В чем я пойду?

- Вы в любом платье, даже самом простом, затмите всех расфранченных дам, - искренне сказал Клайзен, видя, что Анне меньше всего хочется, чтобы ее отказ был принят.

Мужчины за столиками дружно поворачивали головы ей вслед, точно подсолнухи вслед за солнцем. А она, невыразимо прекрасная, шла по проходу, опираясь на согнутую руку Макса. Клайзену казалось, что его заполняет золотой свет ее сильной и чистой ауры и он купается в нем, одновременно отдавая ей свое тепло, чтобы и она могла почувствовать его и оттаять после долгой студеной зимы в душе. Сегодня был их вечер, Макса и Луизы Анны.

К ним за столик подсел мужчина с модной стрижкой и сведенными над переносицей бровями.

- Привет, Макс.

- Привет, рад тебя видеть. Присаживайся. Познакомьтесь, Анна, это мой друг, журналист. Аккредитован в Шанхае. Пишет разоблачительные статьи про местных тай-пей, финансовых воротил.

Она отметила, с каким восхищением смотрел на нее журналист. В его взгляде не было ни грамма похоти, он просто любовался ею, как совершенным произведением искусства. Это ей понравилось. Да и вообще вечер был великолепен. Анна, успевшая отвыкнуть от такого проявления внимания, наслаждалась от души. Мужчины наперебой ухаживали за ней, много танцевали, шутки были смешными, кухня - отличной.

- Ты неотразима, - шепнул Клайзен, обнимая ее за талию в кружеве вальса. - У меня иногда возникает желание увезти и спрятать тебя подальше от посторонних глаз.

- Ревнуешь? - улыбнулась она в ответ. - Это хорошо, у нас в России говорят: ревнует - значит любит.

- А ты? - его голос вдруг охрип от волнения. Луиза Анна вздохнула, как вздыхает учительница над безнадежно тупым учеником.

- Господи, ну неужели ты сам не видишь?

Вижу, говорили его счастливые глаза. Вижу. Вижу!

- Тебе она понравилась? - спросил Клайзен журналиста, когда они вышли в вестибюль.

- Да, - искренне ответил тот. - Сам бы у тебя отбил, да боюсь, Катя узнает в Москве. Ты, кажется, намерен жениться? Что ж, я думаю, руководство Центра против не будет. Само собой, кто ты на самом деле, Анна узнать не должна.

- Буду выкручиваться, - ответил Клайзен.

Это была первая и последняя встреча Луизы Анны и резидента советской разведки Рихарда Зорге.

Зал «Астории» был огромен. В другом его конце, у окна, занимавшего всю стену, сидела Наденька, похожая на милого пушистого котенка в своей серой накидке и черном платье toils, от которого веяло той строгостью и простотой, что стоит совсем немалых денег. Напротив Наденьки высился прямой как палка сухой старикан Отто фон Гедерик, сотрудник германского посольства, аккредитованный в Китае.

…А мужчину - неизвестно что

Пока молодая женщина шла по набережной, ее охватывали самые разные воспоминания, яркие, будто цветное кино, противоречивые, в которых переплетались чудовищные унижения, страдания, и в то же время странное удовольствие и радость от того, что главный источник ее мучений, к которому ее тянуло словно сильным магнитом, рядом и еще жив.

Женщина могла взять такси или рикшу, деньги позволяли, но она хотела устать от быстрой ходьбы, пропитаться отвратительным запахом гниющей рыбы, которым тянуло со старых причалов. Ей хотелось извести себя, и она испытывала мазохистское наслаждение от своих неприятных ощущений. И еще женщина страстно желала избавиться от всепоглощающего чувства вины перед близким человеком, которого она любила и предавала каждую минуту, каждое мгновение единственно своим существованием на этом свете.