Мимо меня проходит отчим с заспанным лицом, он только что вернулся из Тольятти, рвался домой к любимой внучке и решил вздремнуть днем. Его тучное тело задевает двери, и он пытается пройти боком.

— Надо худеть, — говорит мама и я уже знаю, что сейчас защитница будет рвать и метать за эти слова.

— Не правда! Он толстый и добрый! А кто худой, тот злой! — вот так считает моя дочь, теперь ее невозможно переубедить в ином. — А еще он мягкий!

Я выглядываю из-за двери и смотрю, как она прижалась к его круглому животу, обняв своими ручками-веточками.

— Устами младенца… — довольно говорит мой отчим и ворует один блинчик для себя, а второй для Софии. — Ну что ребенок? Едем в путешествие?

От радостного визга лопаются перепонки, она сейчас разнесет всю кухню если не успокоится. Бросаю одну из ее футболок назад в таз для замачивания от пятен и быстро вытираю руки. У меня все доведено до автоматизма, перехватываю ребенка, когда она практически смахивает блины на пол. Перекидываю ее на руку и волоку в зал. В шкафу нахожу черные штаны с утеплённым подкладом в горошек, свитер с цветочками, и быстро натягиваю на нее. Я надеюсь, что они начнут снова игру «как вывести из ребенка — монстрика» в машине, но это зря.

— Я буду сегодня твоим принцем, и мы пойдем на бал, — доносится из комнаты голос отчима.

— Нет, — строгим голосом отвечает София и шипит, когда я дергаю расческой ее белокурые вьющиеся волосы. — Ты не будешь принцем! У меня уже есть Демид.

— Ну, пусть он будет уборщиком. Я принц, ты принцесса, — София даже не дает ему договорить, издавая рычащий звук. — Я перепутал, ты не принцесса ты львенок.

— Не-е-ет! — еще сильнее орет моя дочь, и я постепенно начинаю закипать.

— Вы можете успокоиться оба и просто уехать уже? — мама заходит в зал и строго смотрит на отчима. — Вот ты уже старый, а мозгов так и нет!

— Почему нет, я же с ней играю, — добродушно отвечает отчим.

— Ты так играешь, что она орет дурниной! — строго говорит мама, пока я заканчиваю заплетать косички.

— И пусть орет, она горло тренирует. Может, будет певицей, — он выходит из комнаты и подмигивает мелкой.

— Я буду актрисой. — София проходит мимо него гордой походкой, берет в руки ботинки и, кряхтя, пытается их одеть, но кожа еще не растянута, так как они новые.

— Тебе помочь? — улыбаясь, спрашивает ее отчим. — Или актрисы, наверное, самостоятельные. Я например певец, умею красиво петь так: ла-ла — ла.

— Нет! Я певица и ты не будешь петь свое ла-ла-ла! Я лучше пою! — устало я провожу ладонью по лицу и прикрываю рот. — Мама скажи ему! Я же лучше.

Вот мне в свою очередь безумно хотелось бы сказать, что она певица от Бога, но, к сожалению, после ее соло с игрой на фортепьяно… Она драла глотку с песней о Заиньке, у которого длинные ушки, первый седой волос наверняка вылез у меня именно в этот момент. Я же всегда говорила, что не лгу, поэтому мне приходится выкручиваться другим способом.

— Так, если вы уже ссоритесь, София может остаться дома, — вот, мне кажется, мужчины вообще не выходят из детского возраста, сейчас эти двое смотрят на меня совершенно одинаково.

— Нет, мы хорошие! — восклицает ребенок, она выталкивает в спину отчима за двери, даже не зашнуровав обувь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Они невыносимые оба, — мама ставит на стол румяные блинчики, и наливает кленовый сироп в специальную посуду. — Ну и ты, собираешься пойти погулять?

Я возвращаюсь в кухню с бельем, которое надо отстирать и заполняю барабан. Сейчас начнутся расспросы, и мы можем перейти черту.

— Мне вроде как не с кем, — мама наливает себе и мне чай, достаточно громко ставит кружки на стол и хмыкает.

— Мне показалось, что сегодня у тебя встреча. И вообще, надо завести новых друзей. Или позвонить старым. Я понимаю, что ты не хочешь повторения истории, но это же не дело постоянно находиться: то на работе, то дома. Должны быть развлечения! — я включаю кнопки на стиральной машине и сажусь рядом с ней.

— У меня есть развлечения, — показываю на старого уже потрепанного жизнью кота и игрушки, каким-то образом, появившиеся на пороге прихожей. — Когда мне надо было развлекаться, я выбрала семейную жизнь и ребенка. Даже если это у меня не получилось, мои старания можно причислить к победе. Я росла вместе со своим ребенком, вполне осознавая, что пока я занята — соплями, рвотой, и прочими детскими неожиданностями, мои однокурсники не станут ждать меня. Далее произошло следующее, подруга оказалась предателем, лжедрузья — врагами и только моя семья рядом. Поэтому не стоит меня винить в том, что я не хочу менять свой уклад жизни. Мне просто не с кем это сделать.

Мама внимательно меня слушает, дует на горячую жидкость в стакане. Аккуратно отпивает и медленно водит ложечкой в чашечке с медом.

— Может ты и права. Жизнь проходит, я об этом переживаю. Ты молодая, красивая, но одинокая. До двадцати пяти моя жизнь тянулась, а после — пролетела в один миг, я только видела, как закатывалось солнце за горизонт, а казалось, я только проснулась, — я прикасаюсь к руке мамы и сжимаю ее. — Хорошо, я больше не стану говорить об этом. Блинчики?

Я не особо люблю теперь блины, он их любит, и эти ассоциации меня не располагают к трапезе. Но мне все еще нравится, как пахнет тесто после того, как его пожарят. Чай нещадно обжигает мое нёбо, открываю рот и громко дышу.

— Кстати там, Софья мудрила у тебя в знакомствах чего-то, — тут мне уже стало интересно, и я убрала ложечку с кленовым сиропом назад в чашку, даже не притронувшись к нему.

Нахмурившись, я медленно поднялась со стула и поплелась в зал, нажав на кнопку процессора, ожидая, когда он загрузится. Черный экран сменяется синим и на мониторе появляется смешное лицо дочери. Снизу в колонке выскакивает значок с четырьмя сообщениями, и я мгновенно проваливаюсь в знакомства одним нажатием мыши.

— Хорошо… Хорошо, что она еще не умеет толком писать, — разочарование тут же окатывает меня с ног до головы.

Мой ребенок отвечала всем, кому хотела, мужчины совершенно незнакомые мне задавали вопросы, а она, как ни в чем не, бывало, отправляла кучу смайлов и невпопад «Да» и «Нет», видимо это все, что она умеет, при том…к моему счастью она едва умеет читать.