После случая с хищным кустом отношение Арлинга к Фину изменилось. Способствовал этому и случайно подслушанный разговор в столовой. Однажды после ужина у Регарди упала на пол трость, а так как ногой ее нащупать не удалось, пришлось лезть под стол. Провозившись, Арлинг не заметил, как все разошлись. В зале остались только Финеас с иманом, который иногда трапезничал с учениками.

– Нет хуже поступка, чем неблагодарность детей к родителям, – недовольно произнес учитель, решив, что они остались с Фином одни. – Ты должен выбить эти слова у себя над кроватью и каждое утро их повторять. Никто не заставляет тебя жить той жизнью, что хочет для тебя отец, но бунтовать и кидать в него камни, значит, уподобляться пайрикам.

– Учитель! – возмущенно воскликнул Финеас. – Я чту свой род. И я почтительный сын, ведь родители дали мне жизнь. Но со временем они хотят навязать мне и свои жизни тоже.

– Почтительный сын – этот тот, кто огорчает отца и мать разве что своей болезнью, – отрезал иман. – Это не мои слова, но тебе стоит их запомнить. Мы оба знаем, что ты учишься в Школе Белого Петуха не для того, чтобы стать аптекарем. Однако нет ничего постыдного в том, чтобы продолжать дело своих предков – будь-то аптекарство или кулинария. Подумай об этом, Фин. И когда твой отец в следующий раз приедет тебя навестить, постарайся найти для него время. Иначе я отправлю тебя пешком в Муссаворат, чтобы передать мое почтение главе твоего семейства.

Вот так. Оказалось, что и у чудесного Фина были изъяны. Такие похожие на его собственные. Арлингу пришлось сидеть под столом до самой ночи, потому что после ухода имана, Финеас еще долго бродил по столовой, погруженный в раздумья. Регарди мог его понять. В свое время он тоже не захотел жизни, навязанной ему отцом. Однако последствия его отказа получились непредсказуемы. В последнее время ему все чаще думалось о том, мог ли он изменить судьбу Фадуны, если бы выбрал путь, предложенный Канцлером. Но сердце подсказывало. Все случилось так, потому что другой дороги у них не было. Ни у него, ни у Магды.

У Беркута, самого младшего из избранных, проблем с родителями не было. Его семье было все равно, по какому пути он пойдет и станет ли когда-либо продолжать дело рода, не такое благородное, как у отца Финеаса, но не менее важное в таком месте, как Сикелия. По случайно подслушанным фразам Арлинг выяснил, что Беркут вырос в многодетной семье водоноса, но был продан папашей за долги на рудники Иштувэга, как только смог держать в руках кирку. Сколько лет Беркут провел на рудниках, было неизвестно, но судя по некоторым изощренным ругательствам, оставшимся в его словарном запасе, он прожил там достаточно времени, чтобы атмосфера каторги навсегда впиталась в его кровь и душу. И хотя Шолох был самым открытым и общительным учеником школы, Арлингу так и не удалось узнать, что скрывалось под этой маской. Беркута выкупил с рудников иман, но причина, чем мальчишка привлек внимание учителя, в школе не обсуждалась, а сам Шолох вспоминать о своем прошлом не любил. И эта его черта очень напоминала Арлингу самого себя.

Сахар тоже был чем-то на него похож. В первую очередь, тем, что был чужаком. Регарди не сразу обратил внимание на странный акцент избранного, приняв его за один из уличных диалектов Балидета. Помог разобраться случайно подслушанный разговор двух учеников. Воспитанники имана возмущались «нечистотой» выбора учителя, который обучал грязного керха наравне с остальными – кучеярами. Когда же речь зашла о странной симпатии такого «замечательного» парня, как Фин, к дикарю из пустыни, Арлинг понял, что говорили о Сахаре.

Сахар был его ровесником и самым молчаливым из всех учеников школы. Его общение сводилось к редким разговорам с Финеасом и обмену короткими фразами с другими избранными. Наверное, с иманом он общался на жестах, потому что Регарди ни разу не слышал, как они разговаривали. Однако угрюмость Сахара возмещалась его любовью к животным. Он был одним из немногих учеников, которым было разрешено ходить на псарню. Если Финеас свободное время проводил на кухне, то Сахар с удовольствием помогал ухаживать за домашними животными, пропадая на скотном дворе школы. При этом Арлинг ни разу не чувствовал, чтобы от него пахло свиньями или коровами. Возможно, именно это увлечение Сахара объясняло его любовь к благовониям, которыми он обильно себя поливал. И хотя Регарди занял его место в Доме Утра и не мог рассчитывать на взаимную симпатию, керх ему нравился. В нем чувствовалась какая-то сила, которая манила и пугала его, словно яркое пламя дикого зверя.

Что касается Ола, четвертого избранного, то он не отличался ни загадочным прошлым, ни чрезмерной болтливостью или угрюмостью. Он производил впечатление самого обычного мальчишки, который любил шумно поиграть, вкусно поесть и хорошо повеселиться. Какими-то особыми талантами и способностями Ол не обладал, учился он тоже посредственно. Арлинг часто слышал, как учитель недовольно бурчал на него, заставляя остаться на спортивной площадке после занятий или заново переписать сочинение. По-драгански мальчишка говорил хуже других учеников – Регарди лучше понимал его, когда он разговаривал на своем родном языке. Родители Ола служили в Купеческой Гильдии Балидета и очень гордились тем, что их сын был принят в Школу Белого Петуха. Несмотря на то что Ол обучался бесплатно, его семья вносила неплохие пожертвования на благоустройство школы.

Ответ на мучивший Арлинга вопрос – чем Ол привлек внимание имана – нашелся сам. В одну жаркую ночь, когда хотелось снять с себя кожу и окунуться с головой в кадку с ледяной водой, Арлинга разбудили дикие крики. По всему дому бегали проснувшиеся ученики, словно вдруг решили поиграть в салки. Громче всех кричал Фин:

– Да зажгите кто-нибудь свечу, черт побери, я его не вижу!

Наверное, свет все-таки появился, потому что вопли учеников усилились.

– Вон он, на потолке! – заорал кто-то. – Позовите имана! О великий Омар! Он такого еще не делал!

– Не нужно никого звать, – прикрикнул Финеас. – Успокойтесь все, вы его пугаете. Ол, это я, Фин. Брось нож и спускайся! Все хорошо, слышишь меня?

Среди топота ног и беспокойных перешептываний послышался странный звук, от которого у Регарди зашевелились волосы на голове. Звук исходил с потолка, словно в дом проник ночной демон из пустыни. Арлинг был уверен – человеческое горло на такое способно не было.

– Не бойся, малыш, я тебя не обижу, – прошептал Фин во внезапно наступившей тишине. – Вот так, я уже рядом, все хорошо…

Арлинг никогда бы не подумал, что суровый Фин мог разговаривать так ласково.

– Киньте мне одеяло, – тихо произнес кучеяр. – И отойдите. Сахар, поищи его лекарство. Оно должно быть в сумке рядом с кроватью.

Возня на потолке была недолгой и закончилась шумным падением двух тел. В поднявшемся хаосе различить что-либо было трудно, но Арлингу захотелось забраться с головой под одеяло.

– Проклятье, он тебя порезал! – крикнул кто-то. Кажется, это был голос Беркута, хотя в таком шуме Регарди ни в чем не был уверен.

– Ничего, царапина, – пропыхтел Фин. – Где эта чертова микстура? Сах, подержи ему рот.