Точка. Гуго оторвал пальцы от клавиш и смахнул с брови каплю пота.

— Неплохо, — сказал Лонг. — Это Митчелл?

— Ты бы вставил это в программу? — спросил Звонарь.

— Да, куда-нибудь в финал. Концовка удачная.

— Ага, и с басами, — добавил Вильфранш. — Вот так. Звонарь собрал ноты. Загогулины, завитушки, плюшки и горбушки пели в нем, как обезумевшие соловьи, троились, множились и рассыпались фейерверком.

— Гуго, так это Митчелл? — Лонг, почувствовав наконец что-то необычное, поднялся со стула. — Или Хаммерсмит?

Звонарь с каменным лицом направился к дверям. Темноликий Хаксли, сообразив, что ни для какого Митчелла директор «Олимпии» не стал бы садиться за инструмент, завопил в восторге:

— Шеф, это вы сочинили!

На прямой вопрос Звонарь всегда давал прямой ответ. Он обернулся и, не сдерживая усмешки, признал:

— Да, я.

Лонг склонил голову набок и с недоверием протянул:

— Да ладно…

Меньше чем через год вышел первый альбом Гуго. На одной стороне обложки была черно-белая фотография старинного парохода на Миссисипи с высоченными трубами и прочими диснейлендовскими причиндалами, на палубе в обнимку стояли Лонг, Вильфранш, Хаксли и Костелло-ударник, на огромных гребных колесах было написано «СТАЛБРИДЖ». На другой стороне на темно-багровом фоне был изображен сам Звонарь, сидящий перед микрофоном на табуретке с гитарой в руках.

Любительница подсолить чужие раны «Джаз-панорама» вещала устами некоего Д. Гриффитса:

"Новоявленный джазмен из «Олимпии» успешно доказывает, что даже в наше время, желая сказать новое слово, вовсе не обязательно смешивать в компьютере Гайдна с Моцартом или свинговать Баха. Достаточно иметь голову на плечах, и рамки классического джаза окажутся не так уж тесны. Все определяется таким затертым выражением как «талант».

— Я — талант, — сказал Звонарь Инге за завтраком. — Ешь петрушку.

Инга замотала головой:

— Йоги вообще запрещают что-нибудь есть по утрам.

— Йоги чокнутые, а в петрушке витамины. И на «Джаз-панораму» поставили кофейник.

Однако наша картина была бы незавершенной без еще одного штриха, еще один вираж заложила разбойничья судьба до встречи с Эрликоном. Года за полтора до того, как пилот нарисовал на контракте с «Хевли Хоукерс» свое Эй-Ти-Эй и влетел на заклиненном керогазе в окно стимфальского Дворца музыки, появилась Ленка Колхия.

Ленка — это полное имя, по крайней мере, так оно писалось на афишах, кроме того, в некоторых вариантах произношения последняя «эйч» не читалась, и фамилия звучала как Колия. Впрочем, не будем спешить.

Снежным январским понедельником директор Сталбридж сидел у себя в кабинете и смотрел на дисплей, а компьютер показывал ему разноцветный календарь. Календарь был Ветхим и Новым Заветом «Олимпии», в каждой его клетке вели непримиримую схватку налоги и доходы. Звонарь лично изобрел особый цветовой шифр, определяющий контрактную загрузку каждого числа месяца, и, страшно гордый, считал эту программу высшей стратегической тайной корпорации. Число 24 высвети-лось на экране мерзко фиолетовым, а в правом верхнем углу выскочил белый квадрат. Гуго нахмурился и стукнул по квадрату своим длинным пальцем. Число 24 сжалось и уехало вбок, а квадрат рассыпался на дюжину строчек с номерами и индексами. Одна такая строка была в белом прямоугольнике, словно попала в стакан с молоком.

Звонарь сделал пол-оборота в кресле и постучал уже по клавишам интеркома:

— Алло, Бэт, уже расчесал усы? Арон, я хочу, чтобы ты послушал наш разговор с режиссером, не уходи никуда… Бэт, скажи-ка мне, кто такой Л. Колхия? Это он или она и где у нее ставится ударение?

— Не знаю никакой Колхии, — отозвался главный режиссер. — Откуда ты это выкопал?

— Нет, друг, это ты выкопал, и еще в августе, потрудись-ка вспомнить, контракт Д-128-59, через две недели — отсчет страховки. Если у тебя лежит экземпляр с твоей же подписью, рекомендую застрелиться, как честному человеку… пока я к тебе не спустился и сам не застрелил… Арон, твое слово, загляни в архивы.

— Уже заглянул, — ответил Арон Хэнкок, главный юридический консультант «Олимпии». — Все правильно, 128-59, группа Д, истекает в марте.

— Бэт, слышал? Давай ищи.

Бэт Мастерсон что-то проворчал, затих и спустя некоторое время заговорил снова:

— Я нашел. Колхия, гитара-фольклор. И что теперь?

— Теперь думай, что сказать этому парню, когда он через две недели подаст на нас в суд. Черт возьми, что такое Колхия? Это группа или направление? Или, может, часть тела? Это ты его позвал?

— Спроси его, где он проспал весь сезон.

— А он в ответ скостит с нас пятьдесят тысяч по сорок второй. Бэт, я жду от тебя других речей.

— Хью, ты спятил, середина сезона. Куда я дену эту гитару?

— Нет, лучше это ты мне ответь, как это вышло, что все эти августовские контракты аннулированы, а один почему-то остался. О чем ты думал, когда его подписывал? Ладно, погоди, у Синклера с его парнями неясно…

— Хью, ты обезумел. Синклер — единственный джаз после фестиваля.

— Ребята, не ссорьтесь, — вмешался Арон. — Ничего платить не придется. Эти контракты достались нам от «XX века», они все без сорок второй.

Наступило молчание.

— Нет, — сказал Гуго, подумав. — Что же, обдерем музыканта за то, что у него вовремя не оказалось адвоката? По принципу «мы-вам-сами-позвоним»? — Голос Звонаря набрал наконец начальственные обороты и прорезался знаменитым рыком: — Вызывай на четверг. Будем слушать. Да, попроси еще Бака из «Галактики», все равно человек мается… Разберемся.

В полдень четверга Звонарь с Мастерсоном шли по подземному коридору, веселясь из-за того, что долговязый Селье совершенно не выносит контрового освещения. «Я все боюсь, он спрыгнет в партер», — говорил Мастерсон, и тут мраморная стена рядом с ними разверзлась, и прямо на приятелей вышла рыжекудрая древнегреческая богиня в джинсах и с гитарой в футляре. Ее красота дышала такой античной ясностью, что Звонарь с Мастерсоном остановились как по команде.

— Здравствуйте, — сказала богиня. — Вы не знаете, как найти третью студию?

— Знаем, — ответил Бэт, — мы как раз туда идем.

Директор и режиссер посмотрели на гитару и переглянулись.

— Ммммм… кажется, — предположил Звонарь, — мы видим перед собой прославленную Л. Колхию?

— Совсем не прославленную, — удивилась гитаристка, — А откуда вы меня знаете?

— Все знаем, — многозначительно произнес Мастерсон. — Мы думали, что вы дядя с бородой.

Колхия уставилась на него, пытаясь, видимо, понять, всерьез он говорит или шутит, и в глазах ее мелькнула догадка. Бэт Мастерсон смотрелся рядом со Звонарем, как бегемот рядом с волком. Главный режиссер был огромен, тучен, величественно усат и, ко всему прочему, облачен в церемонно-ритуальную черную тройку с цепочкой от часов поперек живота, в то время как на Гуго был рабочий свитер с закатанными рукавами.