— Джон! — взмолился Эрликон. — Да я за этим всем просто не услежу!

— Ничего, ничего, — ответил Кромвель, внимательно озираясь. — Навигацию… это зачем?.. навигацию компьютер тебе отразит на стекло и на экран шлема, на остальное внимания не обращай, всякое там наведение и захват цели будут мигать, бог с ним…

— Экран шлема? Как это? Для чего?

— Чтобы ты головой не вертел… Какой деревянный идиот вас там учил? Истребитель заходит на цель на высоте шестьдесят метров, ты через минуту обалдеешь от тоннельного эффекта, а еще надо от ПВО уклоняться и цель высматривать. Далеко ты таким манером улетишь? До первого телеграфного столба… Ладно, шлема у нас все равно пока нет, что тут еще… Курсографа не ищи, нет его; на ручке пускачи — не спутай с триммером, непременно промахнем мимо полосы…

— А это что за ключ приклеен? Консервы открывать?

— А? Да, это гнездо кодовой кассеты, для голосового управления, тоже не понадобится, автоматика запрещена, судья нам карлойд опечатает, и правильно — будем показывать свое искусство, а не какого-то там биомозга… Хорошо. Слезаем. Вертипорох! Гони платформу!

Спустились. Кромвель приказал сесть: «Я скажу речь». Они с готовностью уселись на низкие пенопластовые ящики под крылом и приготовились слушать. Странная получилась компания — тоненький синеглазый и темноволосый Эрлен, вокруг шеи — серебряная цепочка, запавшая в ямку над острыми ключицами, кудлатый Черномор Вертипорох, смотрящий на Кромвеля с верой фанатика, и сам маршал — долговязый седой призрак, кожаная куртка с погонами, на груди белые волосы пробиваются сквозь сетчатую майку. Когда-то, подумал Эрликон, это был высоченный костлявый старикан; почему-то в эту минуту страх перед содеянным некогда Кромвелем впервые коснулся его сердца. Старикан же прошелся перед ними, будто профессор перед невесть какой аудиторией и заговорил точно по писаному:

— Не хочу вас пугать, но положение наше сложное. За восемь дней, как в сказке, мы должны подготовить к соревнованиям абсолютно необкатанную машину, причем капсула автономного жизнеобеспечения, в просторечии — «кишка Маркелова» — прибудет только накануне этапа, так что до самого последнего момента у нас не будет ни малейшего представления о том, как эта горбуха поведет себя в воздухе.

Более того. В таких условиях нам надо, я бы даже подчеркнул — мы обязаны, выиграть этап. В противном случае многие доверившиеся нам люди поплатятся головами, в первую очередь — Шелл Бэклерхорст и этот безмозглый пингвин Реншоу, который тем не менее проявил немалое сочувствие к нашим проблемам. Если мы не наберем полторы тысячи очков, их выгонят с работы, и альтернативы никакой нет.

Далее, по причинам космического свойства мы оказались в конфликте с шайкой проходимцев, именующих себя «Олимпийские музыканты». Они, видимо, постоянно будут подсылать к нам различного толка шантажистов, диверсантов и прочих злонамеренных лиц. Им мы станем выражать наше сугубое неодобрение. Эрли, ты не забыл шестизарядный в гостинице?

Эрлен распахнул куртку, продемонстрировал торчащую из-под мышки рукоять с колечком, и Кромвель продолжил:

— Самого же главаря Пиредру приказано сберечь для научных целей, поэтому по возможности не убивать. Таким образом, как вы видите, все это смеху подобно. Ввиду особой тяжести ситуации руководство объединения «Дассо Бреге» направило сюда лучшие кадры — пилота-снайпера Эрлена Терра-Эттина и чудного механика Диму Вертипороха. Командует операцией неоднократный чемпион мира и Олимпийских игр маршал авиации Джон Кромвель, ныне покойный. Выше головы, соратники, нас ждут великие дела. Не посрамим же и не уроним.

Немного подумав, Эрликон и Вертипорох захлопали. Кромвель кивнул:

— Теперь план такой. Ты дозвонился в Стимфал-Главный?

— Да, — ответил Вертипорох.

— Какой код?

— 108-Е.

— Ага. Тогда мы сейчас перегоним «фантом» в бокс, а ты собирай вещи и отправляйся за нами. Времени в обрез.

— А какой взять? — спросил Вертипорох. — Можно любой.

— Да, задача… Но не станем уподобляться буриданову ослу — или барану? — не помню. Ты почему-то спал в первом, устами механика глаголет истина: наверное, он чем-то лучше… Так что беги на мостик.

Они поднялись назад в кабину, и Кромвель вновь вступил в Эрлена. Это было как дуновение ветра, только изнутри, а не снаружи; ощущение обладало странной двойственностью: легкости, мощи, быстроты реакций и — его же, Эрликона, но уже и стороннего, презрения и жалости к отдалившемуся придатку-телу, сотрясаемому сердцебиением и залитому потом. Эрлен никогда не употреблял ни допингов, ни наркотиков, иначе мог бы призадуматься над сходством впечатлений. Как бы то ни было, вновь преграды пали, вновь он был перчаткой на всепокоряющей длани. Кромвель принялся щелкать тумблерами. Пневматика зашипела, фонарь опустился и, чмокнув, сел на место; загорелась подсветка шкал, зеленые цифры индикаторов; на экране заднего вида, в пространстве между килями, проскочил Вертипорох, спешащий вверх по лестнице, и Эрликон подивился ширине самолета — при взгляде сверху «Милан» напоминал гигантскую пятиконечную звезду с двумя чуть усеченными нижними лучами. Дж. Дж., не переставая трещать переключателями и не отрывая глаз от приборов, заправил за ухо серебристый стебелек переговорника:

— Алло, Вертипорох, как меня слышно?

— Слышу нормально.

— У меня шесть тысяч на баке, пленка, наверное. Ты вчера закачивал?

— Вчера.

— Ладно, я сейчас дуну, а там, может, дозаправиться придется.

— Понял.

С потолка спустились исполинские белые коконы и присосались к грозно разверстым соплам «Милана».

— Присматривайся, присматривайся, — сказал Кромвель. — Гироскопы — это система контроля зажигания; алло, Вертипорох, не слышу доклада, как там?

— Есть тяга. Ноль шесть ноль семь.

— Понял. Ключ зажигания.

— Норма. Жми по малой.

Кромвель чуть шевельнул сектора газа с лезвиями в стиле модерн. Двигатели тихонько запели, указатель топ-ливомера быстро заскользил назад, к красной отметке.

— Алло, Дима, у меня двести пятьдесят на баке, все в порядке, собирайся и поспешай, я поехал, ждем тебя на испытательной.

После этого Кромвель сменил волну и повел другие речи:

— Я «Дассо» 108-Е, вызываю Стимфал-Главный.

Щелкнуло, свистнуло, заулюлюкало, потом неживой голос произнес:

— Я Стимфал-Главный, слушаю вас, 108-Е.

— У меня бронь Ванденберг-Испытательная, десять, прошу выход в систему.

— 108-Е, подтвердите тип.

— Я 108-Е, тип «Милан-270».

— Вас понял, 108-Е, даю двухминутную готовность.

— Есть двухминутная готовность.

Наступила пауза. На циферблате хронометра огненно плясали десятые доли секунды.