— Лиам! — мой крик врезался в каменные стены.

Хаас бросился за мной, но его отшвырнуло от входа в пещеру. Задрожала тень над алтарем. Вздрогнул Лиам. Только, когда он обернулся ко мне, в его взгляде не было прежней зелени, только чернота. Глубокая и страшная. «Убей» шептали стены пещеры, скалились тени в углах. Оставалось только выставить руки вперед, призывая магию, о которой я узнала всего миг назад.

Лиам оказался проворнее. Прижал к стене, выбивая из легких воздух. И зарычал. Мужчины, которого я любила больше не было. Была только оболочка заполненная тьмой. В руках блестел нож. Тьма просила жертву. Ту, которую не получила в прошлый раз. Лироссо не убивал Инирги, лупил магией, прогонял, но убить не смог.

— Не делай этого, — прошептала я.

А Лиам улыбнулся. Знакомо и так привычно, будто и не поддался тьме. Только прижал меня сильнее к стене и зашептал на ухо:

— Камень. Его нужно выбить из паза… Поняла?

Весь ужас его плана дошел до меня миг спустя, когда нож, вместо того, чтобы ударить меня, вошел в грудь Лиама Крик твари на алтаре, вой волков в скалах, свист ветра и мой истеричный вопль. Лиам падал на колени, а кровь текла по рубашке, падая на камни.

— Камень, Бэа!

Даже сейчас, теряя силы он продолжал командовать, а я могла только смотреть на торчащий из его груди нож. Камень. Светился, моргал зеленым светом, плевался искрами. Вопила тень. Воронка в воздухе стала пропадать, как и затихал вой ветра. Я не помню, откуда взялись силы выбить камень из паза. Кристалл рухнул на пол и со звоном разлетелся на осколки. Звуки в пещере стихли, за ее приделами тоже.

Осталась только я и лежащий в луже крови шериф Нордвуд. Нужно было подойти, перевернуть его на спину, проверить пульс. Только с чего я знала, что сердце его уже не бьется?

— Этого вы добивались? — кому кричала не знаю.

Беспощадным богам? Стенам? Волкам, притихшим в горах?

— Обряд остановлен, — произнес у входа в пещеру кто-то, — Лиам искупил вину и исправил ошибку.

Огромная фигура Мхоры загораживала почти весь проход в пещеру. Я даже не удивилась, увидев сасквоча здесь. Как не удивилась волкам, по одному входящих в пещеру. Хаас совершенно пришибленный происходящим, только ошарашено моргал и ругался.

— Вы знали, что тут произойдет? Знали!

— Да, — согласился шаман, — или он бы искупил свой грех, или опять потерял бы тебя. Горы дали ему шанс изменить ход событий. Совершить жертву во имя любви, а не принять ее.

— Вы его убили! Вы!

— Ты опять ничего не поняла, — усмехнулся шаман, — он должен был умереть, только в этот момент, пока его душа свободна, алтарь можно было уничтожить. Дальше начнется новый цикл. Потому алтарь жил. Ведь с каждым новым рождением, его творец оживал. Уничтожить кристалл могла только ты. Мэри и Джордж не успели воплотить все задуманное в жизнь из-за Холга. В прошлом воплощении Инирги спасла Кристофа, отдала свою жизнь. Она сделала то, на что у Кристофа не хватило сил. Все так, как должно быть… Не раньше и не позже, к нужным пониманиям мы приходим пройдя боль и страдания.

— Почему тогда вы не помогли? Почему молчали?

— Я помог, — отмахнулся сасквоч, — я был рядом. А вспомнить должен был он сам.

— А как же Холг? Он…

Мхора покачал головой и указал на волков. Так значит, Холга привели к его воспоминаниям божества гор? Не алтарь?

— Не важно как, — усмехнулся Мхора, — порой всех ответов не отыскать… Богам виднее, что делать.

Волки окружили нас, пытливо глядя своими горящими желтыми глазами. Свет луны опять стал прежним, желтым и холодным, а снежные хлопья выстилали дорожку в пещеру. Завыл один волк, за ним второй. Что происходило, я понимала с трудом, только вокруг тела Лиама поднималась серебристая дымка.

— Позови его, — прошептал Мхора, присаживаясь на холодный пол, — раз хранители гор здесь, то Лиам заслужил второй шанс.

— Что?

— Зови его, вы связаны, — Мхора положил руку мне на плечо, — есть жертвы, за которые боги дают награду. Зови…

И я звала. Сжимая до боли глаза, кусая губы, я мысленно звала Лиама так, будто он заблудился в снежной буре. Тянула к нему руки, умоляла прийти. По щекам текли слезы, а руки сжимали ладонь шерифа… Я представила ту жизнь, что потечет без него и сердце словно рана открывалась. Я не сумею. Не смогу. Что-то внутри, похожее на крепкую леску, натянулось до звона, до боли под ребрами…

— Бэа…

Тихим стоном отозвался тот, кто стал смыслом моей жизни. Лиам открыл глаза, полные привычной, искрящейся зелени. Волки затихли, молча разглядывая мужчину. Я не понимала обычаев севера и обрядов сасквочей. Я даже не понимала, как вышло так, что мы оказались теми, кто умер в этой пещере сотни лет назад. Но, сейчас здесь сотворилось чудо. Непонятное, необъяснимое, как и все чудеса на земле.

Жара северного лета позволила наконец- таки снять шапку и сменить теплую куртку на теплый жилет. Есть надежда, что скоро и в теплом платье выйти можно будет. Хотя, местная детвора уже и так носилась полуголой и босой, не боясь холода и слякоти. Это меня без жилетки не выпускали. Меня- то и на работу отпускали с ворчанием и вздохами. Под неусыпный надзор Брок.

Сегодня под больницей народу было не много. Так, парочка неопасных травм, больной зуб, который хозяин уже положил в карман и чуть ли не вприпрыжку умчался прочь. Я записывала диагнозы в журнал, Брок мыла полы. Сахарок развалился у входа в больницу и нагло грел пузо на скупых солнечных лучах.

— Доктор, можно? — осторожно заглянула в двери Дора.

Переступить Сахарка женщина не решалась, а переступать там было что. Целый кабан все же. Сахарок лениво открыл один глаз, глянул на гостью и поднялся, с недовольным видом потрусив во двор. Дети любят чесать его за ухом, и кататься верхом на хряке. Сахарок не противиться и с радостным повизгиванием носиться по двору. Вот и сейчас его уже радостно кто-то подзывал, обещая щедрые дары и океан ласки.

Как так вышло, что мой крошка вымахал таких размеров? Как объяснил мне Лиам, потому, что я «шляпа» и мне подсунули не карликового, а обычного свина. И он обычно себе рос, пока не дорос до того, что в доме помещался с трудом. Теперь мой любимый поросенок живет в будке во дворе, сторожит дом не хуже пса, а уж как веселит всех приходящих в гости, так и говорить не стоит. Лиам упрямо зовет Сахарка «Беконом», и утверждает, что тому имя нравится больше. Мол, «Сахарок» слюнтяйское имя, а «Бекон» самое мужественное, что можно придумать. Мужчинам виднее, я не спорю.

— Что-то случилось? — откладывая перо, уточнила я у гостьи.

— Нет, — женщина все же зашла в кабинет, присела на предложенный стул, — вот зашла, сказать, что хорошо у нас все. Тоби во дворе играет.

Глянула в окно. Мальчик уже стреножил Сахарка и метился оседлать того, пока кабан наминал яблоко. Удачи, Тоби! Сахарок, он же свинья, на подлость способен всегда и везде.