и радовалась тому, что женщины – даже немолодые – были красивы, и художник к ним относился очень нежно. Она не могла сразу выбрать слово – как Гриша относился к этим женщинам, но ни в одном рисунке она не увидела неприязни, недоброжелательности, равнодушия …

– Гриша, ты когда рисовал их … Они тебе нравились?

– Мне очень трудно рисовать человека, если он мне неприятен. Ты знаешь, как трудно мне было рисовать … ну, в общем, напавших на нас тогда на юге гадов …

– Расскажи?!

– Только это не для всех, понимаешь?

– Как скажешь.

– Мы тогда в первый раз поехали на юг – я, папа и Тоня. Мы жили в небольшой комнате на втором этаже в домике у дороги, и рано утром всегда ходили к морю – через железную дорогу спускались вниз, на пляж. Утром там было не так много народу …

– Отец поплавал и улегся на песке, я собирал ракушки у края прибоя, а Тоня нырнула с маской. Потом из воды вышли двое мужиков с кинокамерой в боксе и пошли к обрыву – я на них не обратил вникания.

– Только они дошли до обрыва, по которому шла железная дорога, как вынырнула Тоня и что-то сказала. Именно сказала, а не крикнула – меня поразило, что отец сразу вскочил. Она шла через мелководье быстро, пальцы руки у нее странно двигались, и тут неожиданно раздались выстрелы …

– Ну!?

– Она прыгнула ко мне и швырнула меня в воду, а сама побежала к нашей одежде. Я хлебнул воды и все же увидел, что от обрыва стреляет один из мужиков, только что вышедших из воды.

– И еще отец … Он мчался к стреляющему, на бегу швыряя в него камнями, которых было полно на пляже, и дико рычал. А потом что-то сверкнуло, стреляющий выронил пистолет, схватился за руку и тут отец достал его таким прямым в челюсть, что тот отключился мгновенно …

– А Тоня подбежала ко мне, подняла, стала обнимать, извиняться, спрашивать, не ушибся ли я … Потом, на заставе, я нарисовал портреты этих мужиков – так, как я запомнил, но это было трудно. Я же ненавидел их …

– Ну, что было дальше? Ну, Гриша!

– Ну сравнили то, что я нарисовал с тем, кому отец сломал челюсть – начальник заставы сказал, что я рисую не хуже фотоаппарата, а второго задержали по моему рисунку аж в Невинномысске …

– Кто же это был?

– Кто, кто … Чужие … А Тоня вечером легла спать со мной, обнимала и шептала, как она испугалась, что попадут в меня … С этого все началось …

– Что началось?

– Я ее признал … Я признал ее право быть рядом с моим отцом.

– Гриша, я тебя люблю. Очень.

Уля прижала руки к груди, потом вытерла глаза.

– Пусть я не все знаю, пусть я не все понимаю, но я люблю тебя, люблю твою маму, люблю твоего отца. Ты понимаешь меня?

– Я понимаю тебя и люблю тебя. И они тебя любят.

Уля перевернула еще несколько рисунков и закрыла папку.

– Тут нет рисунков … меня, твоей мамы, Ники … Где они? Мне можно посмотреть?

– Конечно, можно. Неужели ты сомневаешься?

– Ой!

Почти сразу в другой папке Уля увидела себя – девочку-подростка около лошади. Потом эта девочка стала расти, она стала похожа на женщину – рисунков было много, везде она была разная, она становилась старше… Уля залюбовалась обнаженной девушкой почти так же, как она любовалась на себя в зеркале.

– Гриша … Гриша …

– Что, моя милая? Тебе не нравится?

– Еще как нравится … И как только ты меня ни рисовал … А здесь … Даже совестно, все видно.

– Мне кажется, что все в рамках … Помнишь, какие рисунки есть в альбомах?

– Ну, то чужие тетки, а это – я. А это – Ника, да?

– Это Ника. Это очень давно. Она видела мои рисунки и сама предложила позировать мне раздетой. И позировала до самого последнего времени, до появления в ее жизни Владика.

– Она видела эти рисунки?

– Некоторые. Но она сильно изменилась после того, как они стали жить с Владиком.

– Разве они не поженились?

– Они не расписаны …

– Ой, тетя Тоня!

Уля с интересом стала разглядывать листы, на которых Гриша изобразил свою мать – пусть приемную, но любимую.

– Неужели она тебе позировала?

– Редко. Просто я часто видел ее неодетой …

Тоня была нарисована полуодетой – в трусах, иногда в лифчике, иногда в чулках.

– Но все равно красиво! Тетя Тоня видела твои рисунки?

– Конечно. И ругалась … иногда … И не велела показывать отцу.

– А ты показывал?

– Показывал. Отцу очень нравятся мои рисунки и особенно где Тоня.

– Хочешь, я буду тебе позировать? Только ты меня уже всю нарисовал!

– Нет, еще не всю. Скоро будет, что рисовать …

– Скоро? А что будет скоро?

Гриша погладил Улин живот и она, засмущавшись, прижалась к нему.

– А кого ты хочешь?

– Девочку. Но согласен и на мальчика … или на двоих сразу …

С ТОНЕЙ

– Мама Тоня, я хотела у вас спросить …

– И чего ты испугалась?

– Гриша сказал мне, что … что ты капитан разведки … И что рассказать можете только вы …

– Тогда садись. Разговор у нас с тобой будет долгим … И начинается все с того момента, когда одна молодая девушка училась в разведшколе и совершенно случайно познакомилась в поезде с одним молодым парнем … А потом они не виделись много лет …

Когда пришел Гриша, он застал мать и жену за столом с бутылкой вина, зареванными и обнявшимися.

– Что-то в бутылке мало осталось …

– Ты ничего не понимаешь, Гриша, – сквозь слезы сказала Уля. – Мне … мама … все рассказала …

– Ничего, Гриша, иногда поплакать полезно … И вспомнить – тоже …

– Мама Тоня, я тебя люблю! – и Уля поцеловала Тоню.

СМЕРТЬ ДЕДА ВАСИ

Уля, придя из школы, обычно устраивалась в квартире Галиных.

Там она делала уроки, не мешая Грише работать – рисовать или подбирать материалы для рисунков.

И утром, перед шкодой, она забегала к деду Васе, готовила ему завтрак, будила его.

Сегодня она как всегда приоткрыла дверь в спальню и позвала.

– Деда! Подъем! Пора вставать! – но дед не шелохнулся.

Уля подошла к кровати.

Василий Васильевич лежал на спине, глаза его были открыты и не моргали …

Уля испугалась, но все