— Так-то так, да они для господ не подходят. Это ж с покойников!

— Ничего. — Лайам стащил куртку с шеста. — Я и сам чуть не стал покойником пару часов назад, — пробормотал он себе под нос.

Женщина услышала и обиженно сдвинула брови.

— Постыдились бы, сударь! Найдите для своих шуток более подходящее место.

Она ухватилась за куртку.

В Лайаме вдруг ворохнулось неодолимое желание объясниться — рассказать этой угрюмой обитательнице портовых окраин все-все. Что с ним было вчера, что случилось сегодняшней ночью, чтобы она поняла, чтобы дошло до ее куриных мозгов, в какой он беде. Слова признания уже вертелись на языке. «Меня преследуют. Меня хотят уничтожить».

Одна рука женщины была занята ребенком, она не могла вырвать куртку у шутника, но все же пыталась. Лайам сопротивлялся, одновременно борясь с искушением разразиться потоком полугневных, полужалобных фраз. «И что она скажет? Похвалит тебя за сообразительность, посочувствует? Вот мол, какой смекалистый богатей, прибежал, когда его припекло, прятаться среди нищеты!»

Он выпустил куртку.

— Послушайте, не сердитесь. Я не шучу. Мне очень нужно переодеться, честное слово. Я хорошо заплачу.

Женщина презрительно повела подбородком и крепко прижала к себе отвоеванную зюйдвестку. Тут только Лайам заметил, что в глазах ее блестят злые слезы.

— Заплатите? Как же! Одна ваша шляпа стоит дороже всего этого барахла! Вы ничего у меня не получите. Ступайте своей дорогой.

— Хорошо… — Лайам опустил голову. «Да отбери ты у нее эту куртку! Дерни чуть посильнее и уходи!» — Хорошо. Извините.

Он неуклюже кивнул и пошел прочь.

Недовольный, угрюмый, Лайам брел через россыпь лачуг к заброшенным складам. Многие из этих строений уже были захвачены самовольными поселенцами, на что указывали робкие струйки дыма, курившиеся над ними. Фануил, с высоты озиравший царство пыльных окошек и проваленных крыш, обрисовывал обстановку. Тут — в окне верхнего этажа — видна женщина, она убаюкивает ребенка, а во дворе, сплошь заросшем травой, пылает костер. Там — в следующем дворе — травы нет, как нет и огня, зато все пространство его заполнено парусиновыми шатрами… С помощью фамильяра наконец обнаружился склад, который в течение нескольких лет, по всей видимости, действительно пустовал. Проемы ворот в этом добротном здании были заложены кирпичом, однако высоко, под самой его крышей, имелось небольшое оконце.

«Вот куда тебе надо было идти, — сердито подумал Лайам, оглядывая стену, — вместо того чтобы тратить время на поиски куртки!» Забраться наверх по рядам кирпичей ничего не стоило. «Зачем выставлять товар на продажу, если ты с ним не хочешь расстаться и бесишься при виде клиента?» Ответ лежал на поверхности. Судя по всему, человек, которому принадлежала зюйдвестка, многое некогда значил для женщины с волчьим лицом. «Ладно, — поморщился Лайам. — У тебя хватает своих проблем».

Фануил доложил, что на соседних улицах тихо. Беглец сбросил туфли, заткнул их за пояс и полез по стене. «Пальцы, — твердил он себе, — пальцы! Пальцы рук, пальцы ног. Тебя нет, существуют лишь пальцы». К тому времени, как верхолаз прополз урочные двадцать футов, конечности его онемели, однако же не дрожали.

Лайам положил локти на узенький подоконник и перевел дух. Стекла в окне не было; с внутренней стороны его закрывала ставня. Он без труда нашарил кинжалом крючок и проник внутрь.

Удачливый взломщик очутился на небольшой галерейке, лепящейся под стропилами склада, которая в свое время позволяла его владельцам беспрепятственно наблюдать за всем, что творится внизу. Лайам оставил ставню открытой и подошел к ограждению.

Его взору открылось огромное помещение — пустое, безмолвное, пахнущее солью и плесенью. Сверху, сквозь запыленные стекла купола, мутно сочился свет. Склад был разбит на два хранилища, между ними к замурованным ныне воротам шел широкий заглубленный проход (там разгружались телеги) с двумя рядами толстых столбов, призванных поддерживать крышу. Возле этих столбов валялись какие-то деревяшки, в остальном же гигантский амбар был совершенно пуст.

«Чудесно!»

Лайам надел туфли и спустился, по крутой лесенке вниз. Фануил пролетел над его головой, сделал круг, потом вернулся и уселся на балку. Беглец пересек хранилище, спрыгнул в проход, огляделся, уперев руки в бока, и кивнул.

Место было действительно идеальным. Уединенное и в течение многих лет не востребованное ни одним из бродяг. И сравнительно безопасное, по крайней мере, до тех пор, пока Уорден не взбредет в голову обыскать все заброшенные строения. Ему следует радоваться, он, собственно говоря, и впрямь радуется, поскольку нашел то, что искал. Однако, сгребая в кучки обрезки досок и сбрасывая их в проход, Лайам кривил губы в унылой гримасе.

Дров набралось порядочно, он механически расщепил пару обрезков кинжалом, занятый поисками причин своего недовольства. Оно озадачивало и расстраивало его. Он в безопасности, у него есть крыша над головой, письмо на пути к Катилине… Правда, не мешало бы перекусить, но чувство голода уже притупилось, осталась одна усталость.

«Что же не так? Ты бы должен плясать от радости!» Он сложил щепки аккуратным домиком и поманил Фануила.

— Не будешь ли ты так любезен все это поджечь?

Дракончик снялся с насеста. Лайам нахмурился. Возможно, его раздражает прорезавшийся в рептилии юморок? Нет, ерунда. «Где бы ты сейчас был без своего малыша?» Он сел рядом с уродцем, творившим заклятие. В кучке стружек сверкнул огонек, они затрещали, потом занялась щепа покрупнее. Лайам протянул руку и распутал бечевку, оплетавшую тельце дракончика.

— Отдохни, дурачок.

Фануил выгнулся, потянулся, расправил крылья, помотал хвостиком. Совсем как щенок. Лайам усмехнулся и почесал темную спинку. Дракончик, блаженно жмурясь, растянулся на кирпичном полу и уронил мордочку на передние лапы.

— Что, эта штука и впрямь тебя утомляет?

Продолжая почесывать фамильяра, Лайам смотрел на флакон. В свете разгоревшегося костерка он казался наполненным кровью.

Дракончик поднял голову.

«Нет, не очень. Немножко».

Он выбрался из-под хозяйской руки.

«Слетаю-ка посмотреть, нет ли где миротворцев».

Лайам подкинул флакон на ладони.

— Не стоит. Пока нам ничто не грозит.

Мысленно он добавил:

«Прости, что не понял твоей шутки».

«У нас, наверное, разное представление о смешном».

Лайам хмыкнул.

«Да, похоже на то».

Сейчас, разомлев у костра, он был склонен признать, что долю иронии в противостоянии провинциального квестора столичному пацифику усмотреть все-таки можно.

«Но только иронии, и не больше. Ничего смешного тут нет».

«Как мастеру будет угодно».