Сейчас, осторожно шагая по лесной дороге, радист ощущал прилив душевных сил. Здесь, в глубоком вражеском тылу, с момента своей выброски, он чувствовал себя до последнего момента скованно, многого не понимал, старался лишь делать то, чему его учили в радиошколе, и не более того. Но теперь, убедившись, что замысел капитана Черняка начал претворяться в жизнь, воспрянул духом, осознав, что с немцами можно не только воевать, но и побеждать их. Это пьянило и радовало. Герасимов вспомнил Ваську Звонарева — лучшего своего друга, вспомнил, как в первые дни войны тот исчез из радиошколы, и только спустя неделю начальник школы сообщил им, что Звонарев был заброшен в тыл врага и погиб. Тогда же Герасимову и сообщили, что именно он заменит убитого друга. Он вспомнил, как на транспортнике, вместе с еще пятью бойцами, он под огнем зениток пролетел линию фронта, а потом их сбросили над кострами, горевшими на лесной поляне. Встретил их сам капитан Черняк, который был ему известен по радиограммам как Лесовик. И вот уже прошел месяц, как он в его группе…

Радист без происшествий добрался до места, где заканчивался лес и дорога выходила на открытое пространство поляны, ведя к аэродрому. Где-то впереди, уже на подъезде к нему, поднимался столб пыли, и мельтешили черные точки — было понятно, что это солдаты. Герасимов прислушался: до него доносился едва слышный шум — колонна втягивалась на территорию аэродрома, а потом все стихло.

Туман окончательно ушел, растворившись в воздухе, словно и не было его вовсе, однако, несмотря на это, понять, что происходит на аэродроме, было трудно. Выстрелов не было, бой там не шел, сигнальные ракеты не взлетали, как не взлетали в небо и стоявшие на поле самолеты. «Все ясно. Немцы пока не догадываются, кто пришел вместе с ними на аэродром!» — понял радист, взглянув на часы. Немного погодя, понимая, что тянуть дальше бессмысленно, Герасимов передернул затвор своего «шмайссера» и дал две короткие очереди в воздух, после чего отошел в глубь леса и спрятался в кустах орешника — свою задачу он выполнил, теперь наступила очередь действовать на аэродроме ребятам.

«Поверили ли мне немцы? Возможно, этот Реммер не так прост, как кажется на первый взгляд, и догадался, что мы не те, за кого себя выдаем. Во всяком случае, обстановка сама по себе должна была зародить у него подозрения!.. Как же: раннее утро, неизвестная группа солдат, рассказ о русских парашютистах, сброшенных для захвата аэродрома. Уж не переиграл ли я?»

Черняк всю дорогу до аэродрома ожидал от немцев какого-либо подвоха, но пока все шло так, как он и предполагал: сработал инстинкт самосохранения — уж лучше поверить в опасность и постараться ее избежать, чем рискнуть нарваться на бой, в котором не было никаких гарантий остаться в живых. Этот майор Реммер, видимо, героем не был и предпочел наиболее читаемый в этой ситуации вариант действий, приняв решение вернуться обратно под защиту охраны аэродрома. Что ж, уверился капитан, значит, его расчет оказался точным и он просчитал все правильно.

Когда колонна въехала на аэродром и позади, со стороны леса, воздух прорезали две шепелявые автоматные очереди, Черняк понял, что настал решающий момент операции. Герасимов все сделал правильно, нигде не ошибся. Теперь все решали быстрота и стремительность. Сейчас важно было не дать немцам думать, нужно было заболтать, заговорить их, создать панику, парализующую волю и рассудок, заставить их ошибаться. Только в этом был залог успеха.

Грузовики остановились, и Черняк рванул к легковушке, пытаясь первым заговорить с майором и подтолкнуть его к действиям, которые, по задумке капитана, должны были привести к уничтожению аэродрома, но только после того, как удастся выяснить его предназначение. К грузовикам уже бежали солдаты охраны и летчики, несомненно, удивившиеся возвращению совсем недавно уехавшей колонны.

— Господин майор! Русские уже на опушке леса!.. — крикнул Черняк, подбежав к машине первым. — Каков будет приказ?..

Реммер, слышавший выстрелы, выскочил из «Опеля», достал из кобуры «вальтер», готовый в любую секунду открыть огонь, присел на колени возле задней дверцы автомобиля. «Пленный» старшина Журбин и Долгополов остались внутри салона. Шофер тоже не посмел покинуть машину без приказа своего шефа, хотя, несомненно, был готов сделать это в любой момент.

— Мы будем обороняться, гауптман…

— У меня другое предложение, господин майор!..

— Какое? — удивился Реммер, смотревший в сторону леса, из которого, как он думал, вот-вот должны были появиться диверсанты и партизаны.

— Мы долго не продержимся!.. У русских численное превосходство. Рано или поздно они нас все равно додавят…

— Не тяните, гауптман!.. — раздраженно бросил Реммер. — Ситуация не способствует долгим рассуждениям, вы сами видите!..

— Вижу, господин майор, потому и предлагаю вам отдать приказ об уничтожении всего ценного, что есть на аэродроме. Летчики тоже должны немедленно взлететь. Так мы спасем и самолеты, и пилотов. Только после этого, ничем и никем не обремененные, мы постараемся вырваться из кольца… Это наш долг, господин майор!.. Решать нужно немедля, пока еще есть время!..

В это время лейтенант Ренгольд крикнул солдатам, находившимся в машинах, чтобы они заняли круговую оборону. Те один за другим посыпались из грузовиков на землю, на которой и остались лежать, распластавшись и приготовившись к отражению нападения. Начальник охраны аэродрома Штольц, поняв, что на аэродром готовится нападение, что-то прокричал часовому на вышке, и тот развернул пулемет в сторону леса. Пилоты спрятались под самолетами, а солдаты охраны, что оставались на аэродроме, спрятались за строениями, приготовившись к бою. Такая ситуация не входила в планы капитана, нужно было без промедления изменить ее в выгодную для себя сторону. Черняк бросил мимолетный взгляд в сторону своих бойцов: те продолжали исподволь незаметно рассредоточиваться по периметру аэродрома, занимая удобные позиции для внезапной атаки с тыла. Но долго так продолжаться не могло. Немцы, увидев, что на них никто не нападает, скоро опомнятся, и тогда вся затея с мнимым нападением русских парашютистов провалится. К тому же нужно было учитывать то обстоятельство, что радист аэродрома мог в любой момент запросить помощи из Белостока, отправив туда соответствующую радиограмму. Этого нельзя было допустить. Никак нельзя.

Придвинувшись к Реммеру поближе, Черняк выложил свой главный, как ему представлялось, аргумент:

— Господин майор, у меня появилась идея. Весьма рискованная, конечно, но все же…

— Говорите, Коллер, в нашей ситуации выбирать не приходится. Что вы там еще придумали? — Реммер повернулся, с интересом ожидая ответа от этого невесть откуда свалившегося на его голову гауптмана. — Надеюсь, это не авантюра?

— Отнюдь, господин майор. Наоборот, думаю, это единственный для нас шанс. — Черняк несколько раз кашлянул.

— Вы что — нездоровы? — спросил его Реммер.

— Чепуха, господин майор, — отмахнулся Черняк, — просто ночью в лесу слишком холодно, вот и простыл, когда охотился за русскими парашютистами. Вокруг еще эти чертовы болота!.. Я вот думаю, что будет, когда наступит осень? Ну да ладно… Так вот, свое предложение я строю на том основании, что нам неизвестно, откуда нападут русские и какими силами, верно? Кроме того, как я уже говорил, долго держать оборону у нас, по всей видимости, не получится. Шанс для нас выжить есть лишь в одном случае: летчики, пока еще есть возможность, должны немедленно взлететь, обнаружить сверху русских, а потом начать их бомбить и обстреливать. Мы же в это время попытаемся выехать на грузовиках с территории аэродрома. Видимо, придется ехать на машинах по открытой местности насколько это возможно, а потом пробираться пешком через лес. Пока пилоты будут прикрывать наш отход, русские диверсанты не смогут организовать на нас нападение. Нужно только подальше уехать, и тогда русским нас уже не догнать. Когда мы будем в безопасности, летчики смогут спокойно улететь на новый аэродром.