В антракте мы узнали, что произошла целая история. Какие-то кретины из числа присутствующих начали задевать дурацкими, оскорбительными репликами Сергея Есенина. Он легко поддавался на такие провокации – начал ругаться. Одни его останавливали, стыдили, другие наоборот, подзуживали. Короче, началась драка. Это была нэпмановская молодежь. Так они развлекались. На другой день одни могли рассказывать, что заступались за Есенина, другие, – что хотели проучить его. Участие в таком скандале – уже реклама для них: глядишь, и их ничтожные имена упомянут в хронике рядом с Есениным.

После концерта все что-то оживленно рассказывали, обсуждали, а я почему-то отнеслась к инциденту спокойно. Только жалко было, что опять имя поэта связывают с каким-то скандалом. Сергея Есенина я видела несколько раз. Разговаривать не приходилось, но один раз слушала, как он читал. И всегда с отчаяньем воспринимала рассказы о его неудачах, восторгалась его стихами и боялась за его судьбу. Жалела его издали.

И вот на другой день после концерта в Свободном театре я сидела в своем «Англетере». В дверь постучали. Вошел Есенин. Я этого не ожидала. А он пришел просить у меня прощения, будто там, в зале, все произошло из-за него. Просит простить. Я его утешала. Он меня поцеловал и был, по-моему, рад, что я не сердилась. Он побыл недолго, и я его не удерживала, но потом болела душа: один раз видела его так близко, могла говорить, слушать. А разговор был ни о чем и ни за чем.

Все всегда постоянно обсуждали: как так? почему? отчего? – все о нем, о его женитьбе, делах, поведении».

Это прелестная, маленькая, как птичка, женщина была мастерица рассказывать. Выступала в кабаре Москвы и Ленинграда, пела, танцевала и исполняла короткие юмористические зарисовки. В 1924 году стала актрисой Московского театра Сатиры, в 1929 году перешла в Театр обозрений. Работала в Московском театре миниатюр, на радио. Изредка снималась в кино. Прославилась в образе ребенка, рассказывающего о взрослых или декламирующего стихи К.И. Чуковского. Навсегда осталась в памяти телезрителей милой миссис Хадсон, квартирной хозяйки Шерлока Холмса и доктора Ватсона.

Актриса Рина Зеленая много лет в Москве прожила в доме Первого Российского страхового общества (Кузнецкий Мост, 21/5). Умерла 1 апреля 1991 года на 90-м году жизни в Доме ветеранов сцены, в день подписания Указа о присвоении ей звания народной артистки СССР. Однажды она пошутила: «Уж если меня и наградят, так непременно за 40 минут до смерти».

Кузнецкий Мост, дом 21/5

Спасибо замечательной актрисе за слово в защиту имени Сергея Есенина. Ее свидетельство очень ценно на фоне многочисленных обвинений. Весной того года в Ленинграде описанный скандал был не единственный такого рода. Широкую огласку получил инцидент в квартире артиста Александринского театра Н.Н. Ходотова (Невский проспект, дом 60), в нем зачинщиком опять выставили Есенина, но свидетели отрицали этот факт, Эрлих в том числе. Хотя, возможно, речь здесь идет об одном и том же событии, описанном разными людьми. В связи с инцидентом И. Оксенов написал в дневнике: «Выяснилась незавидная роль Никитина». Расшифровать эту таинственную запись пока не удалось современному есениноведению. Еще одна подозрительная деталь в цепи странных событий последнего года жизни великого поэта.

Сергей Есенин и Борис Пастернак: из истории отношений

Из книги В. Катаева «Алмазный мой венец»: «Королевич совсем по-деревенски одной рукой держал интеллигентного мулата за грудки, а другой пытался дать ему в ухо, в то время, как мулат – по ходячему выражению тех лет, похожий одновременно и на араба и на его лошадь, – с пылающим лицом, в развевающемся пиджаке с интеллигентской неумелостью ловчился ткнуть королевича в скулу, что ему никак не удавалось». Тема разногласий была у них одна – поэзия. Кстати, А. Воронский, редактор толстого журнала «Красная новь», повидавший на своем веку и не такое, был невозмутим. Сам Борис Леонидович свои отношения с Сергеем Александровичем стыдливо характеризовал как «неровные»: были сближения, были и конфликты, и вот драки были. Встречались в СОПО. Да везде они встречались, на каждом шагу. Есенин в вопросе отношений с Борисом Леонидовичем был честнее. Официально отношение Пастернака к покойному Есенину звучало так: «Со времен Кольцова земля русская не производила ничего более коренного, естественного, уместного и родового, чем Сергей Есенин, подарив его времени с бесподобной свободой и не отяжелив подарка стопудовой старательностью. Вместе с тем <…>Есенин был живым, бьющимся комком той артистичности, которую вслед за Пушкиным мы зовем высшим моцартовским началом, моцартовской стихиею…

Самое драгоценное в нем – образ родной природы, лесной, среднерусской, рязанской, переданной с ошеломляющей свежестью, как она далась ему в детстве».

Из воспоминаний Надежды Вольпин («Сестра моя жизнь» в СОПО): «Пастернак считал, что книгу необходимо читать всю подряд, одним духом от начала до конца. Вот так, как она была написана. «На меня, – рассказывал он, – накатило». Но в этом был опасный просчет: большинству оказывалось не под силу с неослабным вниманием прослушать столько стихов <…>

Особенно рьяно взялась за устройство вечера Вера Ильина. Помогала в хлопотах и я. Зарождалась дружба моя с Пастернаком, и за вечер в СОПО я чувствовала себя перед ним в ответе.

А вечер шел неладно. Я как приклеенная сидела в зале перед эстрадой. Народу осталось поначалу немало, но поэт читал и читал, а ряды редели и редели.

Есенин бросил слушать сразу же. Время от времени он показывался под зеркальной аркой и подавал мне знак, чтобы я шла ужинать. Но слушателей оставались уже единицы: «многостульный пустозал», незаметно не уйдешь. А Сергей, возникая под аркой, все резче проявлял нетерпение.

Наконец он решительно подошел ко мне, взял за руку и увел во второй зал.

– Ведь вам не хочется слушать, зачем же себя насиловать?

Мои объяснения, что я-де не могу и не хочу обидеть Пастернака, Есенин начисто отверг.

– Сам виноват, если не умеет завладеть слушателем. Вольно ему читать стихи так тягомотно. Сюда приходят пожрать да выпить, ну и заодно стихи послушать».

Не в обиду сказано, но и говорил Борис Леонидович своеобразно. Хорошо знакомый с ним драматург Александр Гладков отмечал: «Многословно и сложно, как всегда, со множеством отступлений в длинных придаточных предложениях <…>» А кое-кто и вовсе называл поэта «невнятным».

Есенина и Пастернака никак нельзя было назвать друзьями, но линии их жизни пересекались, подчас, самым удивительным образом. Сын помещицы Лидии Кашиной Георгий Николаевич Кашин передал в Третьяковскую галерею картину «Приготовление к танцу» кисти художника Леонида