Но они провели всю взрослую жизнь порознь, он даже не знает, вспоминала ли его Руби хоть раз за это время.

В вихре образов и звуков ему представился последний день, который они провели вместе. Небо было голубым, словно яйцо малиновки. Как ни странно, Дин до сих пор помнил, как поднял голову и посмотрел на белый след реактивного самолета. Он собирался показать его Руби и, по обыкновению, завести знакомое: «Если бы я сидел в этом самолете, куда бы я летел?» Но, повернувшись, увидел то, что должен был заметить раньше: она плакала. В этом, конечно, не было ничего странного, в те дни Руби плакала почти всегда. Отличие состояло в том, что на этот раз она не позволила ему к ней приблизиться. Дин не помнил точно, что он тогда ей говорил, безуспешно пытаясь ее успокоить. Но он хорошо помнил другое: как она затихла. И вот тогда, увидев свою Руби непривычно бледной и равнодушной, он испугался по-настоящему.

«Вчера ночью я занималась сексом с одним парнем». Она сказала это без всяких предисловий, явно намереваясь ранить Дина своим признанием.

Он с трудом добился связного рассказа о том, что же все-таки произошло. Когда Руби закончила, он знал факты, но они не сложились в единое понятное целое. Будь он старше и опытнее в сексуальном отношении, он бы догадался, какой вопрос нужно задать. Единственный, который только и имел значение. Зачем она это сделала? Но ему было лишь семнадцать, и он был девственником. Тогда он мог думать только о том, что Руби нарушила обещание, которое они оба дали, — подождать друг друга до свадьбы.

Дина захлестнули боль и злость. Она ему лгала, она не любила его так же сильно, как он ее. Он чувствовал себя дураком, ему казалось, что его использовали. Он в отчаянии ждал, что она бросится на колени и станет умолять о прощении, но она просто стояла рядом, достаточно близко, чтобы он мог до нее дотронуться, и в то же время слишком далеко, чтобы он не мог видеть ее отчетливо. А может быть, это слезы мешали ему видеть, и весь мир расплывался перед глазами, и Руби стала казаться незнакомкой.

— Уходи, — попросил он. Руби беспомощно посмотрела на него. — Уходи. Все кончено.

Дину тогда пришлось уйти очень быстро, чтобы Руби не заметила, что он плачет. Он отвернулся и побежал к велосипеду. Усевшись, он принялся изо всех сил нажимать на педали, пытаясь уехать от боли, но боль поселилась в нем самом, она пульсировала с каждым ударом его сердца. Куда бы Дин ни бросил взгляд, всюду ему чудилась Руби — в тени старого дуба миссис Макгинти, где за неделю до этого он читал любимые сонеты Шекспира, в сумрачной аллее общественного парка, где они вдвоем однажды торговали лимонадом. И наконец, возле родительского дома, где он впервые ее поцеловал.

Вернувшись, Дин снял трубку и стал звонить матери. Через несколько часов он уже сидел в гидросамолете, держащем курс на Сиэтл, а на следующий день вылетел на восток, где намеревался пойти в закрытую школу. Все, что они могли сказать или сделать, осталось в прошлом.

Дин помотал головой, отгоняя грустные воспоминания, прошел по дорожке и остановился возле лестницы, ведущей на веранду. Собравшись с духом, он постучался. Дверь открыла Руби.

В ту секунду, как Дин ее увидел, он понял, чего ему не хватало в жизни. Он догадался, что чувства, которые он испытывает, сентиментальны, слащавы и вообще глупы, но от этого они не теряли остроты. Сам того не сознавая, он тосковал по той не поддающейся описанию, удивительной смеси дружбы и страсти, которая возникала у него только с Руби.

— Руби, — прошептал он.

Произносить ее имя было больно. Она была так прекрасна, что Дин почти прекратил дышать. Так же шепотом она откликнулась:

— Дин.

Он не знал, что сказать. Чувствовал себя неуклюжим семнадцатилетним подростком, робеющим перед королевой выпускного бала. Он изо всех сил старался держаться непринужденно, но это оказалось очень трудно. Он вдруг вспотел, а в горле, наоборот, до боли пересохло. Он мог думать только о том, что Руби стоит перед ним. Он боялся сказать что-нибудь неподходящее, но не представлял, что было бы подходящим. Дин давно мечтал ее увидеть, но теперь, когда это случилось, все казалось таким хрупким, зыбким, что могло разлететься от малейшего дуновения ветерка.

— Я… э-э… приехал к Эрику. Ты наверняка слышала, что он болен.

— Как он себя чувствует? — еле слышно поинтересовалась Руби.

— Неважно.

Она на секунду закрыла глаза, затем снова взглянула на Дина:

— А я здесь с матерью. Она попала в аварию, и я вызвалась о ней позаботиться.

— Ты?

Дин испугался, что оскорбил Руби. Восклицание, невольно сорвавшееся с его губ, прозвучало слишком интимно. Так реагировал бы мужчина, когда-то близко знавший женщину, которой оно было адресовано.

Она усмехнулась:

— Представь себе.

— Значит, ты ее простила?

Глаза Руби затуманились.

— Простила — не простила… Какое это имеет значение? Что сделано, то сделано, нельзя вернуть зубную пасту в тюбик.

Руби улыбнулась, но это была не та преображающая лицо и искрящаяся в глазах улыбка, которую помнил Дин. Казалось, Руби ждала, что он что-то скажет, но он соображал недостаточно быстро, а она никогда не умела ждать.

— Что ж, приятно было повидаться.

— Нора поселилась в моей бывшей комнате. Перед отъездом загляни к ней. Она расстроится, если ты ее не навестишь.

С этими словами Руби прошла мимо него и направилась в сторону берега.

Руби боялась, что ей станет дурно, вот почему так быстро сбежала от Дина. Не могла же она стоять рядом как ни в чем не бывало и вести светский разговор, когда ее кровь бурлила вовсю Она сбежала по тропинке к воде и села на свои любимый, поросший мхом валун, как делала, наверное, тысячу раз в жизни.

— Руби?..

Голос преследовавший ее в снах с тех пор, как она была подростком, тихо произнес ее имя. Сердце Руби гулко забилось. Она не слышала шагов и не ожидала так скоро снова увидеть Дина.

— Можно посидеть с тобой?

Руби пыталась не думать о бесчисленных часах, что они провели здесь, на этом камне, глядя сначала на море, а потом со временем, друг на друга. Она отодвинулась вправо — раньше ее сторона всегда была справа. Дин сел рядом.

Руби чувствовала его бедро, ей хотелось придвинуться ближе положить ладонь на его руку, как она не раз делала раньше Но она потеряла это право, вернее, отказалась от него в своем юношеском смятении и гневе.

Руби и раньше знала, что по-прежнему влюблена в Дина, но по-видимому, не вполне понимала, что это значит. Ее чувства были чем-то большим, нежели сладкие воспоминания или подростковые желания. Пламя любви еще не погасло и если не поостеречься, вполне могло ее обжечь.

— Навевает воспоминания, — тихо произнес Дин. Руби не собиралась к нему поворачиваться, но не смогла удержаться. Ей хотелось сказать что-нибудь остроумное но когда она взглянула в голубые, с зелеными крапинками, глаза Дина, то словно перенеслась в прошлое и ей снова стало шестнадцать. Вот только Дин был теперь взрослым мужчиной, вокруг его рта залегли морщинки, в уголках глаз появились «гусиные лапки». Он сделался еще привлекательнее, если такое вообще возможно.