– Оля, я теперь все равно от тебя не отстану. Даже если ты будешь прогонять меня, уходить, я найду тебя. У меня есть сын. Не говори ничего, – остановил он ее возражения, – не нужно больше врать. В нашей жизни и без того было достаточно лжи. Я люблю тебя. Я хочу быть рядом с тобой и с Кириллом.

На этот раз он произнес имя сына более уверенно.

– Я понимаю, что все очень сложно. Но я и не собираюсь действовать быстро. Есть же какие-то психологические службы, нам посоветуют, помогут, подскажут, как можно выйти из этой ситуации, как ребенку рассказать о том, кто я…

Валерий с такой надеждой смотрел ей в глаза, что Ольга, не выдержав, кивнула ему в ответ. И все же она спросила:

– А как же твоя жена?

Немировский сморщился, словно от боли, и отошел к окну. Посмотрел в темное пространство, расцвеченное яркими окнами, и, вздохнув, сказал:

– Я буду искать ее, потом лечить, если нужно. Но приносить в жертву свою любовь я больше не желаю. Я хочу жить рядом с вами – с тобой и с сыном. И никто не сможет этому помешать.

Ольга подошла к нему сзади и обняла за плечи, вдыхая запах его волос. Валерий развернулся и прижал ее к себе.

– Я люблю тебя. Поверь мне… Не отталкивай меня… Дай мне шанс…

Он целовал ее, прижимая все крепче и крепче. Потом подхватил на руки и понес в спальню.

Обнимая его, Ольга беспомощно шептала в ухо:

– Ну что ты делаешь? Мне домой нужно… Меня же ждут.

Голос ее дрожал и прерывался, она понимала, что не хочет останавливать его, что больше всего на свете ей нравится чувствовать его руки и губы на своей коже, слышать его дыхание, знать, что она нужна ему.

Теперь они любили нежно, с наслаждением продлевая каждый миг, соединявший их воедино. Потом лежали молча, прижавшись друг к другу, ни о чем не думая, просто ощущая себя единым целым.

Ольга не заметила, как заснула. Сначала сон был легким, как бабочка, похожим на забытье. Ей казалось, что она в каком-то сказочном мире, наполненном яркими красками, музыкой и цветами. Она была частицей этого мира, парила где-то высоко в небе, удивительно голубом, украшенном белоснежными облаками, мягкими и пушистыми на ощупь. Потом вокруг нее стало все блекнуть, музыка пропала, и вскоре Ольга очутилась в темном глиняном сарае, где воняло потом и мочой животного, которого приготовили на закланье и которое знает об этом. Она тоже чувствовала приближение смерти, ее неотвратимость и понимала, что ничего не сможет изменить. Ольга пыталась молиться, но у нее не получилось. Молить о спасении было бессмысленно, а просить о прощении души почему-то не выходило. Она находилась в этом сарае уже несколько дней, знала каждую шероховатость на стене, каждый камешек на полу. Она выплакала здесь все свои слезы, вспомнила всю свою жизнь и дала себе огромное количество зароков. Но положение оставалось неизменным. Смерть приближалась, с каждым часом она ощущала ее холодное дыхание все явственнее. Иногда ей начинало казаться, что в кромешной густой темноте прорисовывается расплывчатый силуэт женщины в длинном платье, чье лицо было замотано в платок по самые глаза. И тогда Ольга начинала бояться за свой рассудок. Но в следующую минуту она цеплялась за мысль о сумасшествии, как за спасительную, потому что лучше сойти с ума и не осознавать, какая ужасная смерть ей уготована.

Ее похитили на маленькой станции под Грозным. Это случилось среди бела дня. Поезд, который едва полз уже много часов подряд, остановился со странным железным лязганьем, и пассажиры увидели на перроне спасительную железную колонку советских времен. Ольга, изнывавшая от жажды, поспешила в числе первых, прихватив пустую пластиковую бутылку.

Она рвалась в эту командировку с присущим ей энтузиазмом репортера, побывавшего во многих горячих точках планеты. В Питере командировка в Грозный казалась безопасной и интересной. Ольга планировала описать столицу Ичкерии, которую мирные жители под бдительным оком федералов восстанавливают из руин. Она собиралась пообщаться с русскими врачами, чеченскими учителями, надеялась съездить в какое-нибудь ближайшее село и поговорить со стариками и женщинами. У нее за плечами был опыт общения с жителями Югославии, и даже с миротворцами, которые откровенно игнорировали журналистов и боялись направленного на них объектива, потому что кто-то пустил слух, что стоит дать интервью или позволить себя сфотографировать, пуля снайпера обеспечена. Слух превратился в суеверие, обросшее мифами, подтверждающими его право на существование. Работать было сложно, но тогда Ольга справилась. Надеялась, что и сейчас получится.

Правда, ее энтузиазм несколько поблек, стоило оказаться в поезде. Май выдался жарким, кондиционеры не работали. То, что готовили в вагоне-ресторане, есть было невозможно. Поезд останавливался у каждого столба и стоял по полчаса. Создавалось впечатление, что чем ближе была Чечня, тем медленнее они двигались. Все время хотелось пить. Ольгу раздражало пыльное купе, раздражали попутчики, которые в немеренных количествах поглощали пиво и соленых лещей.

Ольга с детства не переносила запах вяленой рыбы, столь обожаемой отцом. Родители частенько лакомились любимым донским деликатесом, а ей приходилось плотно закрывать дверь в свою комнату. В купе же спасения не было. А когда соседи на станции прикупили несколько десятков раков, находиться рядом с ними стало вообще невозможно. Исстрадавшаяся Ольга полдня провела возле грязного окна в коридоре, мечтая лишь о том, чтобы поскорее доехать до Грозного и попасть в гостиничный номер с душем.

Вот почему она сразу выбежала на перрон, прихватив бутылку под воду. Вдыхая раскаленный южный воздух майского полудня, она вприпрыжку понеслась к ржавой колонке, рядом с которой стоял загорелый грязный мальчишка лет десяти. Воды не было. Даже не капало. Земля вокруг была сухой и потрескалась.

– Мальчик, подскажи, пожалуйста, где можно набрать воды?

Ольга боялась, что поезд вот-вот тронется, спешила и от этого нервничала. Ей не понравился странный блеск его глаз. Какая-то жестокая гримаса мелькнула на долю секунды у него на лице, и тут же он принял равнодушный отрешенный вид, небрежно махнув рукой за угол здания. Ольга, бросив на бегу «спасибо», устремилась в указанном направлении. Колонки там не оказалось. Она удивленно озиралась по сторонам. Успела заметить пустынный дворик, заросший какими-то колючими кустами, покосившийся забор, и полное безлюдье. В следующий миг ее ударили сзади по голове. Острая боль захлестнула сразу, мелькнула дурацкая мысль: «Вот теперь я знаю, как меркнет свет в глазах».

Очнулась она в темном вонючем сарае. Голова сильно болела, в горле першило. Отсутствие света сводило с ума. Еще больше пугала неопределенность. Ей с большим трудом удалось вспомнить, что произошло на станции. От ужаса затошнило. До Грозного оставалось совсем немного, значит, ее украли чеченцы. Кем бы ни были эти люди, они не могли знать, что она командированная журналистка. Для них она просто молодая женщина, а судьба, уготованная таким вот неосторожным дурочкам, выпадает незавидная. В лучшем случае, это рабство. О других вариантах даже думать не хотелось.