– Ты уедешь к деду. Он с радостью примет внука погостить. Думаю, школу ты потом наверстаешь?

– Д… да, – Денис посмотрел на дверь. – Я… я хотел спросить…

– Если ты скажешь «да» – то они подпишут согласие, – ответил коллежский советник.

– Я приведу их?! – Денис вскочил, как подброшенный пружинами. Болховитинов наклонил голову, и мальчишка выскочил наружу, начисто забыв обо всех своих огорчениях, которые были только что видны по его лицу. Было слышно, как он, не сдерживаясь, загорланил по-немецки – видно, недавно учил или сам или на уроке пения –

– Du hast das Wort,

rede, Genosse Mauser!

Brecht das Gesetz aus Adams Zeiten.

Gaul Geschichte, du hinkst…

Woll'n den Schinder Zu Schanden reiten.

Links!

Links!

Links![24]

Коллежский советник ДРУ РИ Максим Несвидович Болховитинов прикрыл глаза ладонью и тяжело вздохнул…

Северная, пять, тому, кто откроет, сказать: «Солнце упаковали».

Денис ещё раз повторил про себя эти слова и велел себе перестать. Хватит, теперь он это забудет только вместе с головой.

Он уезжал в ночь на Корочун – с 22 на 23 декабря. Никто не подгадывал этого специально, просто так получилось само собой… если вообще хоть что-то может «получиться само собой», когда речь идёт о Свете, о Тьме, о Солнце…

Идущий на север, к Балхашу, проходящий из Верного автобус был практически пуст, и на всём отрезке от строительства струнника до Седьмого Горного в него никто так и не сел, кроме Дениса. Да. Его не выбрасывали с парашютом, он не высаживался с подводной лодки и не переползал границу с ножом в зубах и капсулой цианида в воротнике. Он просто сел в проходящий днём через Седьмой Горный рейсовый автобус и поехал. Помахав в заднее окно немаленькой толпе, собравшейся его провожать «к деду». А потом… потом вышел на повороте к Лихобабьей, где ждал небольшой и совершенно неприметный фургончик, в котором Денис задержался на каких-то полчаса. Затем вышел и дождался на обочине за кустами – фургон тут же уехал в сторону Балхаша – следующего автобуса, уже ближе к вечеру.

И мальчишка, сидевший сейчас в хвосте разболтанного «рейсовика» в обнимку с небольшой потёртой сумкой, на Дениса был совершенно не похож.

Нет. Не так. Очень похож. Но – это был не Денис.

Похож до такой степени, что любой, знавший его хоть сколь-либо, воскликнул бы: «Третьяков, ты?! – и тут же добавил: – Ой… Слушай, извини, обознался…» – а потом, отойдя, пожал бы плечами: бывает же такое, похожий непохожий.

Да, похожий непохожий – это было, пожалуй, наиболее точное определение нынешнего Дениса по отношению к самому себе ещё днём.

А ведь мелочи. Никаких накладных лысин, подкладных горбов, плеч и животов и уж тем более – пластических операций. Чуточку не такая походка. Немного не та манера держаться. Капельку иной взгляд. И то, и другое, и третье зависело от артистизма, а его у Дениса хватало. Волосы – не русые, а малость более светлые – самую малость, чтобы не бросился в глаза резкий контраст, когда они отрастут, и в то же время сейчас можно было уверенно бросить: «Да не Денис это, Денис потемней…» Ну и одежда – уже сейчас совсем иная, чем обычно; и не пионерская форма, и не любимые мальчишкой имперские гражданские модели.

Вот и всё…

…Известие о его отъезде восприняли печально и даже удивлённо. Володька – тот и вообще захандрил, явно хотел начать проситься поехать с Денисом, не осмелился только, оробел… Печаль лежала в русле вопросов – и высказанных прямо, и молчаливых, глазами: «Как мы тут без тебя?!» – а удивление: «А школа как же?! А Новый год?!» Но ни малейших сомнений в том, что старый «витязь» и герой Серых Войн Третьяков возжелал немедленно увидеть своего внука, не возникло ни у кого, тем более что на поселковом коммутаторе всем служащим было ясно слышно, как дед звонил, разговаривал с родителями Дениса и выражал уверенность, что внук прямиком из Балхаша приедет – может, и не с такими удобствами, как через Верный, но зато ближе и побыстрей.

А что вы хотите? Человек старый, с заслугами – надо уважить…

…Правду знали только родители. И сейчас, сидя в автобусе, Денис думал о них.

И ему было их жалко. И стыдно за свою радость.

Разве это приключение – когда родители стареют на глазах, за секунду? Разве так должно быть? Разве это весело и интересно – видеть, как отец и мама умело играют самих себя прежних, и только глаза сыграть не могут, не заставишь их сыграть.

Так, может статься, это и не приключение вовсе, как подумалось сначала, а – просто Долг? Есть дело, которое ты можешь сделать. И ты его делаешь. Даже если больно тем, кого ты любишь, – и боль приходит к тебе самому, ещё минуту назад с такой радостью влетевшему в отцовский кабинет с криком: «Подпишите!» – и увидевшему то, чего ты никогда не видел раньше: что отец и мать сидят рядом на диване, сидят и молчат, и он держит её сжатые ладони в своих руках. И ты чувствуешь себя дураком и даже ещё хуже… то ли палачом, то ли предателем.

Денис, сам того не замечая, сильно прикусил сгиб пальца и хмуро уставился в пол.

Но если бы я не согласился… Тогда людям из ДРУ пришлось бы искать кого-то ещё. И они могли не найти. И тогда этой весной – опять трупы. Или нашли бы кого-то, кто хуже меня знаком со здешней жизнью – и он… он бы, как этот Юрка Болховитинов. Которого Денис не видел ни разу в жизни, но которого всё равно считал своим другом.

А как же иначе?..

…Но а вдруг нашли бы того, кто справился бы лучше меня?! А я бы сейчас не мучился. И мои папа и мама не мучились бы!

Да, но нашли – тебя. А отцы и матери есть и у других. И у других отцов и матерей есть их сыновья.

Один раз ты, спасаясь, спрячешься за слова «есть же другие» – и первый кирпич из крепостной стены выбит. Крохотный кирпичик из гигантской стены. Но…

…И всё-таки был тогда миг, когда словно бы нырнувший в ледяную воду, разом всё осознавший Денис подумал (отчаянно и растерянно): «Пусть мама не согласится! Я согласен, отец согласен, а она пусть не согласится! Она же моя мама, она женщина, она…»

Валерия Вадимовна с очень спокойным лицом подписала бумагу и улыбнулась сыну.

Так оно и было. Словно ей наплевать на стоящего в кабинете мальчика, которого чужие взрослые люди отправляют на смертельный риск…

…Денис серьёзно задумался. То есть с такой точки зрения выходит, что мама его не любит, если разрешила делать то, что он делает? На мгновение осознание этой мысли испугало его – до остановки сердца. Однако – лишь на мгновение. Уже в следующую секунду он подумал – нет, не просто подумал – осознал ясно: но это же нелепость! Мальчишка даже усмехнулся глупости такого суждения – и вдруг вспомнил один из семинаров по психологии. Ещё в старой школе, петроградской. Семинар был у старшеклассников, а Денис, Войко и ещё человек пять ребят тогда украшали зал, где эта компания обсуждала свои проблемы, к Новому году. Денис слушал краем уха, а потом стало очень интересно, и он даже заработал по шее за то, что отлынивает. Пожалуй, тот разговор больше всего подходил к сегодняшним его псевдоморализаторским охам и ахам.