Следующая социальная группа, которой уделялось много внимания при освещении красного террора советской печатью — преступный элемент. Здесь очевидно преследование двух политических целей: стабилизации внутреннего положения и оправдания красного террора в глазах населения. Возможно, что достаточно большой процент уголовных расстрелов связан с сокрытием ими определенной части контрреволюционного элемента. К тому же гласность приговоров над уголовными преступниками была наиболее выражена в периодической печати, что искусственно завышало их долю среди опубликованных случаев применения высшей меры наказания.

Гораздо сложнее по советской печати определить партийную направленность красного террора. Это связано, прежде всего, с тем, что в советской печати достаточно редко указывалась партийная принадлежность расстрелянных. Главным при вынесении приговоров была классовая или социальная принадлежность, и поэтому большинство представителей несоциалистических партий проходят как белогвардейцы и контрреволюционеры. Сказывалось и то обстоятельство, что формально с лета 1917 г. прекратила свое существование партия октябристов, а с осени 1917 г. кадетская партия. Таким образом, указание, в лучшем случае шло на бывшую партийную принадлежность расстрелянного органами ЧК: «бывший октябрист», «в прошлом видный представитель партии кадетов» и т. д.

Случаи же расстрелов представителей социалистических партий (меньшевиков, эсеров и народных социалистов) зачастую замалчивались периодической печатью из-за их определенной популярности среди городских и сельских низов. По материалам периодической печати представляется возможным установить не более 200 фактов четких упоминаний партийной принадлежности конкретных жертв красного террора. До 30 августа 1918 г. вообще отсутствовала практика публикации ЧК партийной принадлежности расстреливаемых лиц, за исключением анархистов-уголовников и приговоренных к смертной казни 12 членов левоэсеровского отряда ВЧК Попова. С официальным введением красного террора подобные публикации становятся более частыми. Наибольшее их количество приходится на крайне правые организации типа «Союза Михаила Архангела» и «Союза русского народа», а также на партию правых эсеров. Представители других партий в публикациях советской периодики за 1918 г. встречаются реже. Поэтому использование периодической печати при выявлении партийной направленности красного террора не представляется эффективным средством дополнения архивных данных. В «Еженедельнике ЧК» есть сведения о расстрелах членов социалистических партий в Астрахани, Архангельске, Курске, Новгороде, Петрограде, Москве и других городах. Но сведения эти также отрывочны.

Между тем архивные материалы свидетельствуют о более частых расстрелах социалистов, чем это видно из помещенной в приложении таблицы[553]. Об этом же свидетельствуют воспоминания социалистов подполья: М. Спиридоновой и др. Это также подтверждается наличием представителей социалистических партий в списках заложников ряда губернских и уездных ЧК: Твери, Торжка, Москвы, Петрограда, Перми, Пензы, Костромы и т. д. При этом если партийная принадлежность правых эсеров четко обозначена в газетных материалах, левые эсеры обозначаются чаще просто эсерами[554].

После 5 сентября 1918 г. репрессии приняли более организованный и упорядоченный характер. Партия большевиков стремилась при введении красного террора взять контроль над ним в свои руки, не допуская ненужных эксцессов, самовольного террора. В условиях массового террора ошибки могли стать роковыми и вызвать трудно предсказуемые последствия. Поэтому был принят ряд мер, уменьшающих эту опасность.

Одна из таких мер — укрепление чрезвычайных комиссий коммунистами, введение жесткого партийного контроля над ЧК. Уже в августе большинство членов ВЧК были коммунистами. По этому показателю ВЧК определила все комиссариаты. Стаж коммунистов, работающих в ней, также был значительно выше, чем в остальном советском аппарате. Из 783 сотрудников ВЧК в сентябре 1918 г. по социальному положению было 116 рабочих, 247 революционных солдат и 255 советских работников[555]. Большая часть из них состояла в коммунистической партии. Для губернских ЧК и в еще большей степени для уездных ЧК (УЧК) эти показатели резко снижались, что несло в себе определенную опасность. Исключения среди них составляли лишь Петроградские и Московские губернские и уездные ЧК. Особенно показателен состав Московских уездных ЧК по политической платформе ответственных работников осенью 1918 г.

Осенью 1918 г. в условиях красного террора контроль партийных органов над ЧК усиливается. Например, Петроградский комитет партии в течение четырех месяцев (с сентября по декабрь 1918 г.) десять раз обсуждал на своих заседаниях вопросы, непосредственно связанные с деятельностью Петроградской ГЧК[556]. В ПГЧК были направлены на работу коммунисты Н.К. Антипов (он возглавил отдел по борьбе с контрреволюцией), И.Л. Леонов, Н.А. Угланов, Ф.П. Нелюбин, Е.Д. Стасова и др.[557] Похожие кадровые изменения были предприняты в других губерниях, где значительно увеличилось количество чекистов-коммунистов[558]. Тем самым террор приобретал партийный характер, и его направленность и масштабы в определенной степени определяло местное коммунистическое руководство. Постепенно происходит усиление партийного контроля над чрезвычайными комиссиями за счет большего контроля советских исполнительных органов власти над ЧК, что находит отражение в «Положении о губернских и уездных ЧК»[559]. Партийный контроль представлялся важным и самим чекистам. «В своей работе Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности должна опираться на местные комитеты партии коммунистов», — говорилось в инструкции, подписанной Ф.Э. Дзержинским 10 сентября 1918 г[560].

Красный террор должен был стать орудием центрального правительства, противостоящим самосудам местных властей. «Террор страшное оружие, им должна пользоваться только уверенная в себе, организованная правительственная власть; он должен идти сверху и не применяться в деревнях как кому вздумается», — отмечалось в редакционное статье «О красном терроре» в газете «Беднота»[561]. Со схожими статьями выступили другие центральные газеты. В «Известиях ВЦИК» Карл Радек утверждал, что «…пять заложников, взятых из буржуазии, расстрелянных на основании публичного приговора пленума местного Совета, расстрелянных в присутствии тысячи рабочих, одобривших этот акт — более сильный акт массового террора, нежели расстрел пятисот человек по решению ЧК без участия рабочих масс»[562]. Тем самым практика самочинных расстрелов в Петрограде противопоставлялась упорядоченной политике красного террора, вводимого Постановлением ВЦИК 5 сентября 1918 г. С такой же позицией выступал и центральный орган коммунистов, газета «Правда»[563]. Народный комиссар Госконтроля К.И. Ландер на митинге в Пресненском районе 6 сентября 1918 г. подчеркивал как важнейшую черту красного террора его организованность[564].