Но едва Мэри получила от Нокса свои неосмотрительные послания, к ней обратился следующий шантажист. Вымогатель, назвавшийся "Дж. Байрон" и настаивающий на том, что он является бастардом Байрона, сообщал леди Шелли о том, что среди вещей, доставшихся ему от отца, имеются письма Шелли, которые он намерен продать. Что это были за письма, не сообщалось. Мэри действительно утратила ранние письма Шелли во время их первого путешествия в Париж. Если речь шла об этой переписке, они бы пригодились для биографии мужа. С другой стороны, если бы это оказались письма Перси к Херриет или к какой-то другой женщине, Мэри не желала, чтобы последние были опубликованы.

Опыт вызволения ее "глупых" писем к итальянскому подонку помог Мэри успокоиться и составить план действий. Что касается ее личных писем, по закону она была им полной хозяйкой и имела право получить их через полицию. Или подать в суд на того, кто посмеет опубликовать их без ее на то разрешения. Что же до других писем…

Узнав о новом шантажисте, юный Нокс немедленно отправился к своему отцу и вскоре немало удивил Мэри, напомнив слухи, ходившие по Лондону, в то время, когда ее "Франкенштейн" только-только был принят к изданию. Тогда полиция как раз разрабатывала версию, будто бы по городу бродит бастард Байрона — жестокий убийца. Мэри, конечно, слышала об этом, но не предавала услышанному значения, до сих пор считая, что никакого бастарда не было. Но теперь…

Нокс обещал попытаться навести справки о шантажисте и на всякий случай взял с леди Шелли слово, что она не рискнет встречаться с Дж. Байроном лично.

Мэри вступила в переписку с шантажистом и предложила выкупить письма Шелли к себе, а заодно, возможно и приобрести все остальные письма, за которые она могла бы заплатить какую-нибудь символическую сумму. Переписка заняла несколько месяцев, причем Мэри поручила ее рассудительному Ноксу, которого шантажист, по определению, не мог ни расстроить, ни разозлить, ни тем более запугать.

Но пока она вела эту сложную шахматную партию через подставного игрока, на сцене снова возник неугомонный Гаттески, который теперь на пару с герцогиней предполагали издать его мемуары, главной героиней в которых будет Мэри.

Сложно запретить писателю создавать свой "шедевр", но теперь, когда благодаря стараниям Нокса письма были возвращены, даже если итальянец переписал их целиком и теперь готов опубликовать, у него не было ни одного весомого доказательства того, что все эти письма не плот его больного воображения.

Следующим за нее взялся кузен Шелли Томас Медвин, который работал над биографией Шелли и особенно собирался смаковать суд над Перси, когда поэта лишили родительских прав.

Мэри просила Медвина не делать этого, так как от ненужной огласки могла пострадать дочь Шелли, Ианта. Но шантажист был неумолим. Он сообщил, что договор на издание уже заключен и книга гарантированно выйдет через месяц.

Тогда, посоветовавшись с Ноксом, Мэри перестала отвечать на письма, решив просто ничего не делать, ожидая, что произойдет дальше. И действительно, вскоре Медвин сообщил, что готов расторгнуть договор при условии, что Мэри возместит ему 250 фунтов убытков, дабы приостановить движение рукописи.

Мэри снова не ответила, когда же книга вышла и Мэри ждала отзывов в прессе, случилось очередное маленькое чудо. Ни читатель, ни журналисты книги не заметили.

Перси Флоренс женился в 1848 году на Джейн Сент-Джон, молодой вдове с добрым сердцем и ангельским характером. "Это все равно что получить самый крупный выигрыш в лотерее, потому что лучше и милее ее нет никого на свете", — отзывалась Мэри о невестке. Спокойный, почтительный сын, очаровательная невестка, ставшая чем-то средним между лучшей подругой и дочерью, которой Мэри была лишена. Не это ли прекрасная старость?

Поняв, что ее сын никогда не будет похож на любимого мужа Перси, Мэри перестала настаивать на необходимости для него вести светский образ жизни, и они с Джейн осели в деревне. Подобное тихое и безмятежное существование устраивало обоих. Что же до Мэри, последние события, связанные с шантажистами, сильно подорвали ее здоровье, врач рекомендовал свежий воздух и развлечения. Они поселились и все время жили втроем, если хотелось отправиться путешествовать, ехали все вместе.

В 1850 году Мэри, Перси Флоренс и Джейн посетили Ниццу, где какое-то время жили. Здесь она нашла крохотный дворик, в котором так приятно было посидеть на обычно пустующей скамейке, ощущая кожей тепло заходящего солнца. Во дворе росли огромные, похожие на слоновые ноги платаны, посаженные невесть кем.

В дождь платан помогал Мэри укрыться от летящих с неба капель, а в его тени можно было отдыхать даже в жару.

Несмотря на пошатнувшееся здоровье, вызванное последними нервотрепками, маленькая, хрупкая Мэри не переставала прислушиваться, пытаясь уловить дыхание притаившегося в лесных зарослях или за выступом нависающей над водой скалы чудовища.

В любом случае Мэри ждала, готовая противостоять силам тьмы. Что она могла сделать, возникни вдруг в комнате чудовище? Она не была обучена владению оружием, да у нее никогда и не было никакого другого оружия, кроме пера, которым она писала свои произведения. Но маленький воин Мэри Шелли знала, что будет противостоять силам тьмы пока бьется ее сердце.

Никто так и не узнал, что же произошло, когда в возрасте пятидесяти трех лет совершенно неожиданно для окружающих Мэри Шелли разбил паралич, так что она не могла двигать половиной тела и перестала владеть половиной своего некогда прекрасного лица. Тем не менее ее душа оставалась неизменной. Мэри выдержала бой и теперь копила силы для решающего сражения. И вот зимой 1851 года один за другим последовало еще несколько ударов, в результате которых автор "Франкенштейна" была полностью обездвижена.

Медики, должно быть, что-то знают, когда сообщают родственникам больного, что с пациентом случился удар. Удар — словно могучей рукой, рукой преследующего ее чудовища. Мэри выдержала несколько невероятной силы ударов, прежде чем ее парализовало окончательно.

Лежа на своей кровати и наблюдая за тем, как сын и невестка обслуживают ее вдруг ставшее обременительным для своей хозяйки тело, Мэри ждала ночи, когда через щель между мирами по лунному лучу к ней приближалось ее возлюбленное чудовище, ее заклятое детище, плод ее фантазии, неосторожно воплощенный в жизнь.

Он шел огромный, угловатый, могучий и неотвратимый: "Не опасайся, что я еще кому-либо причиню зло. Мое дело почти закончено. Для завершения всего, что мне суждено на Земле, не нужна ни твоя, ни еще чья-либо смерть, а только моя собственная. Не думай, что я стану медлить с принесением этой жертвы. — Мэри закрыла глаза и ощутила себя в капитанской каюте Уолтена. — Я покину твой корабль на том же ледяном плоту, который доставил меня сюда, и отправлюсь дальше на север, — продолжал монстр, — там я воздвигну себе погребальный костер и превращу в пепел свое злополучное тело, чтобы мои останки не послужили для какого-нибудь любопытного ключом к запретной тайне и он не вздумал создать другого, подобного мне. Я умру. Я больше не буду ощущать тоски, которая сейчас снедает меня, не стану больше терзаться желаниями, которые не могу ни утолить, ни подавить. Тот, кто вдохнул в меня жизнь, уже мертв. — Он провел огромной ладонью по телу Мэри, и та, несмотря на паралич, ощутила его прикосновение, точно разряд тока. — А когда и меня не станет, исчезнет скоро самая память о нас обоих. Я уже не увижу солнца и звезд, не почувствую на своих щеках дыхания ветра. Для меня исчезнет и свет, и все ощущения, и в этом небытии я должен найти свое счастье. Несколько лет тому назад, когда мне впервые предстали образы этого мира, когда я ощутил ласковое тепло лета, услышал шум листвы и пение птиц, мысль о смерти вызвала бы у меня слезы; а сейчас это моя единственная отрада. Оскверненный злодейством, терзаемый укорами совести, где я найду покой, если не в смерти?"