– Поцелуй меня, – прошептала девушка. – Разве я не прекрасна? Почему ты так печален? Потому что должен навсегда покинуть Дворец Любви? А мы останемся тут, всегда будем молоды и всегда будем проносить свои фонарики сквозь ночь. Поэтому ты грустишь?

Джерсен улыбнулся.

– Да, я должен возвращаться в дальний мир. И я погружен в свои думы. Не позволяйте мне мешать вашему веселью.

Девушка поцеловала его в щеку.

«Сегодня – твоя последняя ночь, последняя ночь во Дворце Любви. Сегодня ты должен сделать все, чем пренебрегал. Больше не будет времени».

Девушки пошли дальше, Джерсен глядел им вслед.

«Всем ли я пренебрег… Хотелось бы думать, чтобы это было так…».

Он направился к террасе, где ужинали гости. Наварх склонился над блюдом с гуляшом. Джерсен присоединился к нему. Слуга подкатил тележку. Джерсен, который не ел с утра, положил себе приличную порцию.

В конце концов Наварх заговорил:

– Что случилось? Выглядите слегка потрепанным.

– Я провел день с нашим хозяином.

– Да ну! Говорили с ним лицом к лицу?

– Почти.

– И вы узнали, кто он? Марио? Этьен? Танзел?

– Я ни в чем не уверен.

Наварх хмыкнул и вновь склонился над гуляшом.

– Это последняя ночь, – промолвил Джерсен.

– Так мне сказали. Я рад буду уехать. Здесь нет поэзии. Я всегда говорил: радость должна быть свободной, ее нельзя принудить. Глядите!

Огромный дворец с великолепными садами, с ожившими нимфами и полубогами.

Но где мечта, где миф? Только простодушные могут получать здесь удовольствие.

– Вашему другу Виолю Фалюшу будет грустно слышать это.

– Иного я сказать не могу. – Наварх кинул на Джерсена неожиданно острый взгляд. – Вы спрашивали про девушку?

– Да. Но ничего не узнал.

Наварх прикрыл глаза.

– Я стар, не могу действовать. Слушайте, Генри Лукас – или как вас там, – вы не можете ничего сделать?

– Сегодня я устал, – уклончиво ответил Джерсен. – Меня не слишком любезно приняли.

Собеседники надолго умолкли. Затем Джерсен спросил:

– Когда мы уезжаем?

– Я знаю не больше, чем вы.

– Мы сделаем, что можем.

Взобравшись на гребень холма, Мармадьюк отыскивал взглядом высокий кипарис, под которым ютилась хижина символиста. И стоял там кипарис, печальный и одинокий, и хижина подле него. И приветствовал его символист.

– Сотни лиг прошел я, – промолвил Мармадьюк, – чтобы задать тебе лишь один вопрос: есть ли душа у цвета?

– Неужто кто-то утверждает обратное? – вопросил символист и заставил все вокруг сиять оранжевым светом, взмахнув полами тоги, а потом запахнулся в нее с великой ловкостью.

С немалым удовольствием наблюдал за ним Мармадьюк, дивясь мощи старца.

Символист вызвал к жизни зеленый свет, и, присев под ветвями кипариса, спрятал голову в колени, и накрылся тогой, тогда как Мармадьюк лишь руками всплеснул в удивлении.

И пробудил к жизни символист красный свет, и, подойдя к Мармадьюку, играючи, покрыл его тогой.

– О мой друг! – прошептал гость высвобождаясь. – До чего ты искусен.

– Все, что достойно усилий, должно выполнять хорошо, – рек символист. – Теперь внемли моим словам! У каждого цвета двойная природа. Оранжевый есть и веселье цветка, и крик умирающей цапли. Зеленый есть и эманация послемыслей, и печаль северного ветра. Красный, как мы видели, являет собой здоровую простоту.

– А второе значение красного? – спросил Мармадьюк.

– А это тебе предстоит познать – как сказал кот, открывая масленку, – ответствовал символист и сотворил криптический знак.

Озадаченный, откланялся Мармадьюк и уже был на полпути к горам, когда обнаружил пропажу бумажника…

Из «Свитка Девятого Измерения», глава «Ученик Авара».

Последняя ночь во Дворце Любви была праздничной. Играла музыка, дымились курильницы, распространяя дурманящие ароматы, водили хороводы девушки из деревень. Те, кого соединяли нежные узы, вели прощальные беседы или же предавались последней вспышке страсти. Остальные всему предпочли созерцание, витая в мечтах. Так прошла ночь. Цветные фонарики мигнули и погасли. Счастливый Народ ускользнул за ограду сада, один за другим гости поднимались в свои спальни, поодиночке или парами.

Все стихло, начала выпадать роса. К каждому гостю подошел слуга: пришло время собираться в дорогу.

На возражения и брюзжание гостей у слуг был лишь один ответ: таков порядок, аэрокар ждет, те, кто не успеет собраться, будут добираться до Кулихи пешком.

Гостям еще раз предложили новые одежды – строгие костюмы черного, голубого и темно-зеленого цветов. Их проводили к аэрокару. Джерсен пересчитал гостей: все в сборе, кроме Прютта и Друзиллы. Этьен, Марио и Танзел стояли поблизости. Если один из них – Виоль Фалюш, очевидно, он собирается возвратиться в Ойкумену вместе с остальными.

Джерсен прошел вперед, заглянул в кабину пилота и увидел там Хеланса.

Гости рассаживались в аэрокаре. Джерсен отвел Наварха в сторону:

– Погодите.

– Почему?

– Неважно. – Танзел и Этьен уже поднялись на борт, теперь по трапу взбирался Марио. Джерсен торопливо заговорил:

– Ступайте за ним. Поднимите шум. Колотите по переборке. Там есть запасной выход между салоном и кабиной пилота. Постарайтесь держать его открытым. Отвлеките пилота, постарайтесь не задевать Марио, Этьена или Танзела – у них не должно быть повода вмешиваться.

Наварх удивленно воззрился на него:

– И что толку с этого?

– Неважно. Делайте, как я говорю. Где Друзилла? Где Игрель Тинси?

Почему их нет на борту?

– Да… Почему их нет на борту? Я разгневан. – Наварх ринулся к трапу, оттолкнув Лейдиг. – Подождите! – взревел он. – Здесь не все пассажиры. Где Зан Зу из Эриду? Мы не можем улететь без нее. Я отказываюсь уезжать, ничто не сдвинет меня с места.

– Успокойся, старый дурень, – проворчал Торрас да Нозза, – из этого ничего хорошего не выйдет.

Наварх метался по салону. Он замолотил по перегородке, нажав на ручку запасного выхода. В конце концов Хеланс отворил дверь и вошел в салон, чтобы успокоить бунтовщика:

– Потише, старина. Мы уезжаем согласно приказу. Ты же не хочешь один брести весь путь до города. Успокойся!

– Послушайте, Наварх, – увещевал Леранд Уибл. – Вы ничего не добьетесь.