Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Теперь вместо отца и матери у меня только старший брат, и если я буду плакать, он подумает, что я в нем сомневаюсь.
У Страхова закололо сердце, а в уме появилась подлая трусливая мысль о том, что Дима может быть рад такому положению дел, ведь теперь его никто не будет бить. «Может, он и молит Бога, чтобы он забрал родителей,» — подумал Страхов и решил пробраться к палате, где находились Вера и Андрей Терентьевы. Он накинул на себя белый халат, опустил голову и прошел по коридору незамеченным. Он зашел в палату, посмотрел на них и заметил, что в руки им вложены маленькие крестики. Страхову стало нечем дышать, он выбежал из палаты, промчался по коридору к выходу из отделения, быстрее лифта спустился по лестнице, снимая с шеи давящий галстук и расстегивая верхние пуговицы рубашки, и выскочил на улицу.
Он ощущал себя маленьким ребенком, стоящим в комнате, на полу которой лежат битые вазы, и чем больше он хотел все исправить, склеить вазы, тем больше осколков появлялось вокруг. Всё рассыпалось, всё, к чему он прикасался превращалось в ничто.
Глава 13. Бунт
Наташа в это время вела элективный курс для подготовки к экзаменам у одиннадцатых классов.
— Литература вобрала в себя все варианты и тонкости отношений между человеком и миром за последние десять тысяч лет. Мы, внутри одной нашей жизни, можем быстрее пройти вперед, получив и осознав этот опыт, не принимая в парадигму своей жизни то, что было уже проверено, опровергнуто и разрушено историей, запечатленной в книге.
Итак, что такое романтизм? Это идея сверхчеловека, который получше творца знает, как надо жить. Формулу романтизма вы все знаете: исключительный герой в исключительных обстоятельствах. О чем вся эта философия? О том, что есть два мира: реальный и мир мечтаний. И есть два меня: я реальный и я потенциальный. Вот оно — романтическое двоемирие. Только проблема в том, что попасть в этот мир мечтаний невозможно, потому что в этот идеальный мир человек принесет себя, как ни странно, и всё испортит. Кроме того, потенциал человека во всем своем объёме обществу не сильно нужен. Как потребители и чуток производители люди нужны, а все остальное в рамках голой социальности заберите, нет в этом необходимости.
Реализм же стремился передать жизнь такой, какой она есть, то есть, оставив все возможные модели интерпретации, посмотреть на человека. И что оказалось? Человек постоянно находится в жестких обстоятельствах, и ни о какой свободе воли почти не может идти речь. Тезис следующий «Не вините человека, вините обстоятельства». Появились большие вопросы к свободе воли. На эту тему будут рефлексировать и Достоевский, и Толстой.
Если реализм не предвзято, без заранее заданных моделей описывал жизнь, то модернизм сказал: «Надоела ваша жизнь, мы пошли за ее пределы». И, частично отказавшись от содержания, занялись формой.
Вся русская литература начинает бить в колокола по поводу того, что социальное полностью лишает духовности. В неравной схватке веры и разума победивший разум творит страшные вещи.
Александр Сергеевич как творец, владевший в совершенстве формой и содержанием, является в каком-то смысле последним классиком, у которого мир — целая и цельная штука. Он нашел ответы на все противоречия и вопросы. То, что Пушкин называет внутренней свободой, дает ему возможность ощущать свою духовную суть. Всю свою жизнь он искал ответ на вопрос о том, как же человеку, находясь в этой социальной детерминации, быть свободным. Как не встать на механические рельсы социальных оков и не убить Ленского? Понятно, ответа быть не может, потому что истина открывается в каждой частной ситуации. Универсальной системы нет, но есть принцип. «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать». Откажись человек от своей привязанности к счастью, все стало бы немного проще.
Лермонтова надо рассматривать как процессуальную фигуру. Он начал как романтик, но ушел уже как самый настоящий реалист. В романтизме все строится вокруг мощной фигуры героя. Но от себя Лермонтов очень быстро устал, да и сам романтизм себя исчерпал. Романтизм говорил: «Проблема в обществе, которое не дает человеческому потенциалу раскрыться!». Но проблема внутри самого человека, в его ограниченности. Поэтому поздний Лермонтов — реалист. Когда вы будете читать не только Лермонтова, но и всю русскую литературу, помните, что на поверхности ничего не лежит, все глубокие смыслы великие поэты спрятали за дымовой завесой, на глубину, за текстом. Возьмем хотя бы мое любимое "Завещание".
Когда мы говорим о Гоголе, мы всегда говорим о маленьком человеке. Тут все не так просто. Для Акакия Акакиевича вся жизнь сводится к форме без содержания. Он формой ощутил свое высшее предназначение, но смысл этого не понял, остался в рамках социальной интерпретации, в сферу смыслов не пошел. А в этом случае человек — неустойчивое существо, потому что быт и социум захватит его страсть, появится какая-то шинель, которая подменит высшую цель жизни. В итоге вместо возрастания до святого по содержанию, герой потеряет и святость по форме, и вместо посмертных чудес будут посмертные мщения. Это никакой не маленький несчастный человек. Это просто человек, лишенный рефлексии, отрешенный от области смыслов. Не надо у Гоголя цепляться за социальные статусы. Жизненная трагедия не в том, что ты по статусу не испанский король, а в том, что даже будучи испанским королём, ты лишён высшей цели. Нельзя только социальной областью ограничить человека, не получится довести социальное устройство до совершенства и получить счастливое общество. Надо идти в область смыслов каждому, надо осознавать свое предназначение и ему следовать. Утопия? Она самая, но других вариантов нет. Демократы его за это очень не любили. Они собирались крепостное право уничтожать, а тут Николай Васильевич со своими "Избранными местами из переписок".
Лев Толстой, рисуя мир, обусловленный, детерминированный социальными и природными (почти животными) нормами, раскрывает все внутренние столкновения человека. Он условно делит людей на мертвых и живых. На тех, у кого есть (вспышками!) связь с бесконечным, вечным, нетленным, и у кого ее нет. Вот почему Ростовы готовы бросить все свое имущество, чтобы перевезти раненных, а Берг — нет. Только живой человек может опознать подлинное