— Естественно, помню, — ухмыльнулся тот, мигом притянув к себе внимание. — Не смотрите на меня, как на подарок. Этот мужик тоже часто к нам заходит, вернее, к Лайме. И с вашей Зиной заходил, и без нее, и с друзьями.

— Как он выглядит? Приметы есть? Описать сможешь? — почти в унисон спросили Джулай и Петя, подозревая, что «этого мужика» они не раз встречали, а может, он неплохо знаком им.

Охранник растерялся, пожимая плечами, вымолвил:

— Приметы? Обыкновенные. Не высокий и не низкий, в общем, средних размеров. Он вообще усредненный. Волосы у него темные, очки… Вы у Лаймы спросите, она его лучше меня опишет.

Джулай сунул ему купюру с пожеланием, чтобы беседа осталась в тайне, — за все надо платить, тем более за полезную информацию. К Кристине-Лайме заходить не планировали, а разъехаться по домам мечтали давненько. Но у выхода их нагнал все тот же вышибала, решивший отработать сто баксов по полной:

— Стойте! Стойте! Раз не хотите справляться у Лаймы, то, может, вам пригодится… Тот мужик держится по-особенному… немножко смешно… э… напыщенно, и это заметно. — Видя, что его описание не разбудило ассоциации, он сосредоточился, опустив глаза в пол, поднял ладонь, будто ею предупреждал: не подгоняйте меня. — Щас, щас… Как бы это сказать… Вертится в голове слово, а не могу найти… Есть, нашел! На нем крупными буквами написано: «Я тащусь от себя».

После небольшой паузы Джулай неожиданно расхохотался, Петя улыбнулся, вышибала довольно крякнул, так как, кажется, удовлетворил любопытство щедрых посетителей полностью. Когда, поблагодарив за ценную примету, сели в машину, Сема, все еще смеясь, произнес:

— Сдается мне, мы с тобой про одного и того же мужика подумали.

— Я про Гошку, — сказал Петя.

— Так и я про него. Но как точно! В десятку. И все же найду фотографию Гоши и привезу на опознание, чтоб уж быть уверенным.

— У меня дома должны быть с банкетов, утром заедешь.

— Надо же, — успокоился Джулай, став серьезным, — все новые и новые лица выявляются, самое любопытное, лица эти нам неплохо знакомы. Многовато на три трупа.

Петя был краток, ставя задачу:

— Мне нужны все: заказчики, исполнители, сообщники.

— А говорить с ними буду я, — пообещал с переднего сиденья Кнопка. — У вас подхода нет, а у меня есть. Меня почему-то слушают и слушаются.

Да уж, на «разговорах» Кнопка собаку съел.

Вечерок проходил мило, слово за слово, помянули Зину. Вероника слегка всплакнула, без наигрыша выкатилась слеза, да и сестра явилась всего лишь поводом, как ни прискорбно это звучит.

Ну, не было между ними взаимопонимания, доверительных отношений, родственной любви, отчего Веронике стало горько. А ведь они могли стать опорой друг другу, тем монолитом, который уважают и побаиваются раздробить; могли встречаться, делиться планами, навещать тетку, про которую забыли, а она их не сдала в интернат, сама тянула; могли плакаться в жилетку, ведь каждому бывает трудно — в этом и есть сила родных людей.

Разве с Зинкой случился бы этот кошмар, если б обе не напялили по короне на глупые головы? В результате Вероника стала заложницей каких-то бумаг, чужих денег, следствия, посторонних и, судя по всему, опасных людей.

— Поплачьте, слезы приносят облегчение, — со знанием дела сказал Георгий.

— Вы на практике это знаете или теоретически? — вытирая нос платком, уже улыбалась Вероника, играть-то надо до конца.

— Теоретически.

— Все прошло. Иногда как накатит… Зиночка меня любила, мы были привязаны друг к другу…

— Но о вас ни разу не упоминала.

— Наверное, были причины. О ее любви говорит завещание, хотя я и так единственная наследница, зачем было писать, тратить время и деньги? Тем более за три дня до трагической гибели…

— Завещание? — вытаращился Георгий. — И что же она вам оставила?

— Квартиру, счет в банке…

— А как она могла оставить вам чужую квартиру?

— То есть? — в свою очередь вытаращилась Вероника.

— Зина была прописана временно, я это точно знаю, мы же дружили. Странно, что вас до сих пор не попросили оттуда.

Вот это новость! У Вероники челюсть отвисла до колен, одновременно бросило в жар. Нет, это невозможно!

— Меня туда поселил следователь, — сказала она.

— Следователь? — выпятил губу Георгий. — Тем более непонятно. А вы видели завещание?

— Да. Там так и написано: «Все свое имущество…»

— Но у вашей сестры не было имущества, — не дослушал он и говорил очень убедительно. — Разве что фотографии на стене и счет в банке. Ну, канапе в прихожей, Зина при мне покупала, я отговаривал ее…

— А у кого она снимала квартиру? И сколько платила?

Вопросы задала не из любопытства, завтра придут хозяева и выставят ее за дверь, неплохо бы было заранее с ними договориться, ведь неизвестно, сколько предстоит прожить в городе. Ответ едва со стула ее не свалил:

— Хозяин Петр Ревякин. Зина ему ничего не платила, наоборот, он ей приплачивал за услуги.

— Сексуальные?

— Нет. У них был словесный договор, ваша сестра ему помогала, но я не знаю, чем именно. Пытался расспрашивать, она — ни слова.

— А кто такой Ревякин?

— У-у, — протянул Георгий явно с завистью. — Махина. Его отец в девяностые весь город держал в кулаке, а в начале века погиб в перестрелке, в общем, столкнулись две группировки в лесу и пах-пах…

— Угу, бандитом был. И Петр Ревякин бандит?

— Не знаю, как там в прошлом, папе наверняка помогал, а сейчас он легальный бизнесмен. Крыша у него мощная, высоко-высоко над головой, у папы связи были большие. Всем бы иметь такую крышу. Давайте выпьем?

Жизнь у нее насыщенная, каждый час узнает новое, а познавать новизну некогда. Тут не успеваешь одно за другим выстроить, а тебе подают реальный шок без упаковки, тем более Вероника столкнулась с незнакомыми людьми, не знает, что они собой представляют. Значит, Петя… А ей ни слова. Что за интрига?

— Не переживайте, — добродушно сказал Георгий. — Если вас Ревякин выгонит, предоставлю вам убежище.

Сейчас бы встать и уйти, но она так и не поняла, что ему-то надо, а сидеть и разыгрывать недотепу уже невмоготу. Да делать нечего, Вероника благодарно, вместе с тем кокетливо улыбнулась:

— Я не преступница, чтоб прятаться в убежище, но спасибо, вы хороший друг моей сестры. Георгий, что еще можете рассказать о Зине? Говорите уж до конца, хочется знать, чего и откуда мне ждать.

Он кромсал вилкой мясо, однако у Вероники страсть к чревоугодию исчезла, да и салатик не лез. От нее не ускользнуло, как Георгий здесь и сейчас принимал окончательное решение. Вот он вытер губы, кинул салфетку и, откинувшись на спинку стула, в упор уставился на нее. Ну, пусть видит открытый взгляд наивных глаз, затаенный страх, беспомощность.