Митя открыл глаза и постарался улыбнуться:

– Маша, это уже не нужно…

– Нужно! – Маша хотела прикрикнуть на непослушного бойца, но от отчаяния ее голос сорвался, и получилось, будто она взвизгнула – от боли и от досады.

В это время раздался орудийный выстрел. Расчет открыл огонь по приближающимся танкам. Звякнула стреляная гильза, внутри дота запахло сгоревшим порохом и гарью, густые клубы дыма окутали крохотное пространство. Маша недовольно поморщилась и постаралась закрыть собой Митю, одновременно понимая, что все ее усилия укрыться от удушливого смрада тщетны.

– Ты всегда была упрямой… – Митя продолжал смотреть на нее ясными глазами. – Маша…

– Разве? – Ей очень хотелось казаться серьезной. Но дрожащий голос и непослушные слезы предательски выдавали в ней нахлынувшее отчаяние. – Попробуй пошевелить рукой.

Митя напрягся, но ничего не получилось. Рука не слушалась. Жили одни только пальцы. Он крепко, что было сил, сжал ее руку.

– Помнишь, тогда на речке, когда я с обрыва прыгнул и чуть не утонул… ты меня тащила по песку, плакала и просила не умирать… а я ведь смотрел на тебя… украдкой…

– Ты так хорошо улыбаешься! – Маша уже не сдерживала слезы. – Улыбайся, пожалуйста!

Грянул новый выстрел.

– Есть! – радостно выкрикнул Алешкин. – Бронебойным!

Рядом шла война. Гремело орудие, рвались снаряды. Снаружи все еще слышались звуки рукопашной: людская возня перемежалась потоком брани и редкими выстрелами.

– Сколько нам тогда было? – Митя смотрел куда-то вверх, пытаясь разглядеть давно ушедшее детство. – Сколько, а, Маш? – Оказывается, Митя не бредил, а ждал ответа, и она постаралась собраться, напустить на себя серьезность:

– Мне семь, а тебе восемь.

– Я как раз тогда влюбился в тебя. – Он сильнее сжал ее руку, как будто не хотел тратить силы на другие слова. Но вдруг насупился и твердо посмотрел в ее заплаканное лицо: – Скажи, а ты Сашку правда сама поцеловала?

Маша опустила глаза и мелко-мелко закивала в знак согласия.

– Это хорошо… ты всегда все решала сама… это хорошо, что ты честно…

Вместе с грохотом очередного выстрела в помещение ворвался возбужденный Сашка:

– Товарищ лейтенант, атака отбита! Немцы отошли на первую линию, залегли. Наши пехотинцы держат их на мушке…

Алешкин только махнул рукой, не отрываясь от панорамы. Но Сашка уже не видел этого. Он испуганно уставился на забинтованного, лежащего прямо на полу Митю и сидящую рядом с ним заплаканную Машу.

– Что с ним?

Маша собралась было ответить, но ее опять стали душить слезы, и она отвернулась к бетонной стене.

Сашка присел на корточки рядом.

– Митя, ты чего, Мить?! Посмотри на меня!

Шемякин из последних сил открыл уже не видящие глаза и, похоже, только по голосу узнал товарища:

– Саня…

– Маша, сделай же что-нибудь! Можно же что-то сделать?! – Сашка с надеждой крикнул Маше, но та, не поворачиваясь, только покачала головой.

Митя так и умер, держа их обоих за руки.

В следующий миг дот содрогнулся от мощного разрыва. Чудом уцелевшая пушка отпрыгнула назад, упершись растопыренными станинами в бетонный упор. Сраженный наводчик грузно рухнул возле орудия.

– Лавров, к панораме! – Оглушенный Алешкин проорал это почти машинально, видя перед собой только наступающих немцев: между горящими «тридцатьвосьмыми» и «четверками» пробирались новые танки, целясь прямо в амбразуру. Стараясь зайти с флангов, к доту снова подкрадывалась немецкая пехота.

– Товарищ лейтенант! Получен приказ отходить. Меня послали к вам передать приказ. – Сашка вдруг вспомнил, что ему говорил Шаповалов. Все, что случилось потом – затяжная рукопашная, смерть Мити, новая атака немцев – все вдруг вытеснило из головы самое главное – приказ отходить с занимаемых позиций.

Алешкин ненадолго задумался. Потом вытер лицо черной от копоти рукой и спокойно, будто в учебном классе, произнес:

– Правильно. Отходите. Я задержусь здесь, прикрою.

Сашка уставился на него непонимающим взглядом:

– Товарищ лейтенант, да как вы тут один-то? Никого же не осталось!

– Отставить разговоры! – Голос командира стал привычно громким и уверенным: – Приказываю: отходить через позицию Шаповалова. По возможности захватите пару раненых.

Он снова приник в амбразуре. Со стороны реки на позиции артиллеристов с тупым упорством лезла новая цепь танков. Серо-зелеными потоками между ними текли колонны пехоты. А в соседнем доте ничего не было слышно: то ли, согласно приказу, они успели покинуть позиции, то ли отходить после недавнего боя было уже некому.

– Уходите! Это приказ, Лавров! – Алешкин обернулся к Сашке. Возле раскаленного орудия они остались втроем: раненый лейтенант, наводчик и санинструктор. – А, черт с вами…

Алешкин повернулся к орудию и стал здоровой рукой запихивать снаряд в казенник. Сашка сунул Маше лежавшую рядом винтовку, толкнул ее к выходу, велел пробиваться к своим, а сам бросился помогать лейтенанту. Припал к панораме и привычным движением закрутил маховики наводки.

– По гусенице. С упреждением. – Алешкин командовал спокойно и уверенно, эта уверенность передавалась Сашке. Ствол орудия стал медленно нащупывать цель.

– Огонь!

Сашка моментально нажал на рычаг! Выстрел! Ближний танк споткнулся на полном ходу и замер на месте, идущий за ним следом едва не наткнулся на него. Из откинувшегося башенного люка потянулся черный шлейф дыма, будто кто-то принялся размахивать черным флагом.

Довольные артиллеристы переглянулись друг с другом.

– Хороший ты наводчик, Лавров. – Алешкин подмигнул Сашке и полез в нагрудный карман. Достал оттуда фотографию. Сквозь дым Сашка разглядел изображение женщины и маленького мальчика. В училище знали, как горячо любил лейтенант свою семью.

Алешкин мазнул по щитку раскисшей глиной и прилепил на нее заветную фотографию. Теперь они снова были вместе.

– Ты когда-нибудь был на Красной площади?

Сашка удивился такому вопросу: самое время!

– Не-а, не был. В Туле был. Там тоже кремль есть. А она что, прямо вся красная?

– Зачем? Нет. Стена светлая, брусчатка черная. А «красная» на Руси означало «красивая»… Так до сих пор и не свозил я Вовку. – Алешкин бросил задумчивый взгляд на фотографию.

– Свозите еще. – Сашка хотел сказать еще что-то, но в это время вырулившая из-за подбитого танка «четверка» окуталась густой стеной дыма и земли.

– Ага! – радостно крикнул Алешкин. – Это же Мусеридзе! Жив соседушка! Молодец!

Неожиданно сразу несколько танков второй волны повернули в сторону дота Мусеридзе, намереваясь, пока видна цель, накрыть ее прицельным огнем или раздавить гусеницами. Повернули и не поняли, что оказались под прицелом дота Алешкина.