В других обстоятельствах для Элианы это прозвучало бы вполне убедительно, но сейчас параллель между ней и Франсисом была для нее унизительной. Поэтому она опять возразила:

– Вовсе нет. Да, кстати, Менантро заменила женщина. Нет, им враждебны были мои политические взгляды, вот и все.

– По мне, одно другого не лучше. Да, ты знаешь, что после «Охоты на ведьм» Фарид меня бросил?

Ага, кажется, Франсис не считает Элиану виновницей происшедшего и даже вроде полагает, что двойная эта катастрофа их сблизила. Он доверительно объяснял ей:

– Фарид – жертва антигеевских гонений, доминирующего мнения насчет усыновления нами детей, ненависти к супружеским парам…

– Я тоже плохо отношусь к супружеским парам, – буркнула Элиана.

Внезапно экс-журналистка осознала, что разговаривает с мелким служащим, которого бросил любовник, разговаривает в том самом городе Амьене, куда она приехала после увольнения, чтобы собраться с мыслями. Она с ужасом представила себе новую жизнь, что будет подобна той, которой она жила с неистребимым чувством горечи лет десять назад. Стариться в Амьене, ходить на званые обеды, где она будет рассказывать свои парижские воспоминания, а их никто не будет слушать, кроме горстки местных геев, которые будут считать ее героиней. Пронзительный голос Франсиса приводил ее в отчаяние, от его иеремиад ей становилось дурно, она хотела поскорей уехать, чтобы не похоронить себя здесь заживо. Она достала из кармана несколько монет, бросила на стол, встала и холодно промолвила:

– Не убеждена, что нам есть о чем разговаривать.

Она стремительно двинулась к выходу, а Франсис, резко сменив тон, закричал ей вслед:

– Да пошла ты знаешь куда, паскуда! С телевидения тебя вышибли, так что не фиг корчить из себя важную птицу!

Все лица вторично обратились в сторону Элианы.

В тот вечер бунтарка была очень резка с матерью и спать отправилась в страшном раздражении. Еще неделю она, не выходя из дому, пробыла в Амьене, чтобы окончательно убедиться, что ее проекты не прошли. Она возвратилась в Париж, и там опять начался бег по кругу. Следовало подумать, найти какой-то новый путь, нужно, чтобы осенило. Ища временный выход, она все-таки позвонила своей коллеге, режиссеру с «Другого канала», которая неоднократно предлагала ей свой летний домик на острове Йе. Элиана решила провести там две недели. И вот в конце апреля приплыла сюда вместе с Артюром на пасхальные каникулы.

Высадившись в этом маленьком вандейском раю, Элиана почти сразу же наткнулась в местной газете на статью, посвященную Марку Менантро. У него вилла в Пор-Жуэнвиле, и недавно он поселился тут, чтобы работать над своими проектами. Элиана, как жертва преследований, уже собиралась сесть на первый паром и уплыть с острова, но вдруг в мозгу у нее блеснула идея…

Во время прогулок она иногда проходит вдоль каменной ограды и насаждений, окружающих владения ее бывшего ПГД, находящиеся в ландах над самым морем. Это самое красивое место на острове. За воротами стоят шикарные машины. Элиана вспоминает поведение и позы этого нелепого капиталиста, уверившегося, будто он новый Рембо. Она мысленно определяет, олицетворением чего он является: претензий правящих классов; скрытой диктатуры, которая сводит весь мир к денежным отношениям, основанным на силе и коррупции; мрачного капиталистического фарса, разоряющего людей и предприятия, чтобы обеспечить состояние немногочисленным привилегированным. Сводится же это все вот к чему: он имеет то, чего не имеет она, – прекрасное поместье и пожизненную ренту.

Домик, который снимает Элиана, расположен далеко от моря. Из кухни ей виден сосновый лесок, но в основном то самое строение из сборных блоков, где трудятся рабочие. Она обдумывает стратегический план, но ее раздражает шум: то бетономешалка, то пилы, то шлифовальные круги… И она продолжает бродить часы напролет на невысоких береговых скалах, исхлестанных ветром, нависающих над каменистыми островками. Проходит мимо овец, которые щиплют серую траву, поглядывая на океан; вдалеке видны руины замка, рыбачьи суда. Элиана открывает зонтик: опять начался ливень. Уже целый месяц над всей Европой почти без передышки льет дождь. Элиана обеспокоена: уж не несется ли человечество к катастрофе по причине слепого наращивания производства и безудержного потребления? Она задается вопросом, не являются ли транснациональные финансовые корпорации, порождающие непомерную страсть к потреблению, могильщиками человечества. И думает о том, что надо бы вернуться к простой жизни и, быть может, описать свой опыт женщины, живущей в гуще заблудившегося человечества.

Иногда, возвращаясь с прогулки, она заходит на пор-жуэнвильское кладбище, идет по дорожкам среди надгробий до могилы маршала Петена,[25]который мирно покоится здесь, словно порядочный человек. «Такой чистенький и такой гад», – думает Элиана в воинственном задоре. Менантро и Петен – это практически одно и то же; ВСЕКАКО и Виши[26]– принцип практически один и тот же; нацизм и капитализм – практически та же самая система, стремящаяся поработить человека. Ах, с каким наслаждением она нагрянула бы сюда с народными массами и била бы этот надгробный камень, чтобы он разлетелся на осколки. Однако она отправляется домой и улыбается, оттачивая детали своего плана.

Ори-ги-нал,

Орн-ги-нал,

Да, я большой оригинал!

В доме звучит ария Оффенбаха, которую радостно распевает несильный тенорок. Марк Менантро с детства любил петь: эстраду, рок, оперу и даже куплеты из оперетт, которые мурлыкала его бабушка. Нагруженный грудой папок, он проделал несколько танцевальных па и стал подпевать певцу, чей голос шелестел на пластинке. Чем дольше жил Марк, тем больше он сетовал на отсутствие фантазии, на недостаток воображения. Потому-то в это утро он слушал Оффенбаха, потому-то надел вместо халата яркое пончо, которое купил во время деловой поездки в Боливию. Правда, внутри его вилла свидетельствует скорее о классическом вкусе. Стены гостиной обшиты дубовыми панелями – стиль «английский адмирал». В камине потрескивают поленья. Кожаные корешки Полного собрания сочинений Вальтера Скотта украшают библиотечные полки. Деревянная лестница с резными перилами ведет в длинный темноватый коридор к комнатам второго этажа. Марк сделал выбор: здесь, в этом доме, он начнет новую жизнь. Он хорошо чувствовал себя у моря, отделенный от континента широким проливом, среди спокойного комфорта, который позволял заниматься чтением великих писателей (он только что приступил к Маргерит Дюрас), прежде чем задремать над страницами своего собственного романа. Он запел второй куплет, изменив слова: