пыталась истолковать каждый звук. Ужина не было. Снизу не доносились соблазнительные ароматы. В доме пахло освежителем воздуха, лавандовой водой от Yardley’s, памятью о жареных перцах чили, шепотком кардамона и, едва уловимо, чем-то похожим на грусть – скорее всего, просто пыльным ковром.

Ма перестала громыхать. Ясмин крадучись вышла из комнаты и остановилась на лестничной площадке, прислушиваясь к затихающим шумам дома и плеску воды в трубах. Она на цыпочках подошла к белой деревянной балюстраде, ведущей от лестницы к сушильному шкафу. В родительской спальне было темно.

Вернувшись к себе, Ясмин достала из своей черной кожаной сумки книгу и по-турецки села на кровати, положив ее на колени. Она погрузилась в чтение и перенеслась далеко-далеко.

– Рад видеть, что ты занимаешься. – В изножье кровати стоял Баба.

Ясмин, с головой ушедшая в книгу, быстро вернулась.

– Да, Баба.

Она невзначай прикрыла рукой страницы. В каждом углу одеяла лежали медицинские учебники. Ясмин сидела в середине спиной к стене, прислонив затылок в нескольких дюймах под полкой. Все было в порядке. Все правильно.

– Даже в подобных условиях, – продолжал Баба, – когда твой брат не может владеть собой. Когда даже твоя мать не способна трезво мыслить. Ты занимаешься, потому что экзамен так важен. Я был таким же. Вот каким образом мы процветаем в мире. Я очень горжусь.

– Спасибо, Баба.

Когда он ушел, Ясмин вытянулась на кровати и продолжила читать набранное крупным шрифтом издание «По морю прочь» – подарок миссис Антоновой. Зря она согласилась сдавать экзамен в январе. Ей просто хотелось угодить Бабе. Можно было еще годик подождать.

Ясмин снова погрузилась в книгу. Время от времени выныривая, она убеждала себя, что Ма ни за что от них не уйдет. Ма останется. Уход значил бы капитуляцию, а Ма никогда не сдается. Она останется и будет вести тихую агитацию, пока Арифа, Люси и малышку если и не примут с распростертыми объятиями, то по крайней мере пустят на порог.

Наутро на кухонном столе лежала записка:

Миссис Сэнгстер любезно дает мне приют в своем прекрасном доме. Можешь звонить на мобильный в любое время. Я твоя любящая мать, а также любящая мать твоего брата. Иншаллах, скоро увидимся.

Гарриет

Би-би-си отклонила предложенную ею серию документальных радиопередач о возглавляемых женщинами сектах на протяжении истории. Гарриет не знает нужных людей. Всё решают связи, и раньше это играло ей на руку. Но только не теперь. Журнал «Нью-Йоркер» зарезал ее статью про либеральную вину. Не важно, не важно. Кто-нибудь наверняка напечатает. Почти наверняка.

Она достаточно занята подготовкой лекции и планированием Рождества и свадьбы, к тому же издатель скоро пришлет корректуру «Книги пенисов». Ей нужно название. С другой стороны, рабочее название, похоже, прижилось.

Не так давно это она, Гарриет, отклоняла приглашения выступить, просьбы написать, предложения стать ведущей документальных фильмов. Что ж, она более чем занята. Скоро на несколько дней приедет в гости ее старая подруга. Или надолго. Впрочем, она может и не явиться. Со Вспышкой никогда не угадаешь.

Как бы то ни было, ее держит в тонусе Аниса Горами. Когда Аниса посетила салон, Белинда попросила, чтобы та научила ее готовить бенгальские блюда. Рейчел Тайлер сказала, что с удовольствием научилась бы носить сари, и Аниса пообещала ей показать. Эмма Кармайкл выразила интерес к мусульманским обрядам. Эмма уже успела побаловаться несколькими религиями. Что ей по-настоящему нужно, так это секта без штрафных финансовых санкций. Милая Эмма, заблудшая душа…

Она теряет ход мысли. О чем же она думала? Ах да, Аниса держит ее в тонусе! За четыре недели с тех пор, как она здесь поселилась, сборища пришлось устраивать пять раз. Гарриет ясно дала понять: Аниса ни в коем случае не должна чувствовать себя обязанной. Не больше, чем чувствуют себя обязанными светские львицы, когда бросают «мы обязаны вместе пообедать» людям, завидев которых они готовы перейти на другую сторону улицы. Но было весело. В доме стало поживее, и это к лучшему. Розалита в ужасе. Она допускает чудовищно расистские высказывания, но Гарриет напоминает себе быть снисходительной, ведь Розалита не виновата в своем невежестве. Аниса может оставаться в этом доме сколько захочет. Ее муж осел.

Вдобавок ее присутствие стало приятной отдушиной от тяжелой задачи, которую поставила перед собой Гарриет, – писать мемуары каждый день. Пусть даже всего лишь строчку. Если тебя и на это не хватает, тебе нет оправданий.

И вот, пожалуйста: прошел час, а что появилось на странице? Ничего. Ни единого слова. Ни закорючки. Ни даже точки.

Джозеф по-прежнему ходит к этому венгру, но ничего не рассказывает о сеансах. Он стал чрезвычайно скрытным. Наверняка это как-то связано с венгром, или, может… может, Джозеф призадумался насчет Ясмин.

Гарриет смотрится в зеркало над туалетным столиком. Брови изогнуты. Скулы восхитительно угловаты, но кожа под подбородком начинает провисать. Она поворачивается в профиль. Похлопывает досадную обвислость двумя пальцами. Да, возможно, Джозеф сдрейфил. Возможно, именно поэтому он до сих пор ходит к венгру – чтобы обсудить свои чувства насчет женитьбы на этой девушке. Будет, мягко говоря, неловко, если он все отменит, тем более что Аниса Горами будет невесть сколько времени проживать этажом выше.

Но не может же он до сих пор обсуждать с психотерапевтом Нила. Сколько можно говорить об отсутствующем отце? Во имя чего? С какой целью?

Мысли разбегаются во все стороны! Нужно что-то написать – хотя бы для того, чтобы обрести свободу до конца дня. На чем она остановилась? Ах да, она писала о папочке, о том, как замечательно он компенсировал холодность своей жены по отношению к их единственному выжившему ребенку.

Большинство ночей папочка проводил в гостевой, и Гарриет, когда просыпалась и больше не могла уснуть, на цыпочках кралась через лестничную площадку и забиралась к нему в постель. Он никогда не возражал. Всегда с радостью ласкал ее за ушком. Не было таких неприятностей, которых он не мог бы победить, размеренно погладив большим пальцем мочку ее уха. Иногда его кровать оказывалась пустой, и тогда Гарриет с замиранием сердца прислушивалась под дверью матери. Чаще всего она ничего не слышала. Раз или два из-за двери доносился его храп. Раз или два слышались другие звуки, словно ему было больно.

Она по нему скучает. И будет скучать по Джозефу.

Гарриет убирает блок А4 в ящик стола. Сегодня ей не хочется писать.

Очуждение

– Ну, выкладывай, – потребовала Рания, когда официант подвел их к столу. – Я хочу знать все свежие новости.

С того дня на игровой площадке они несколько раз виделись, но то с другими школьными подругами, то дома у родителей Рании, когда ей потребовалась поддержка на семейном празднике. Еще однажды сходили в боулинг с Джо и коллегой Рании, где Рания, само собой, разбила всех в пух и прах. Сегодня у них впервые появилась возможность поговорить по душам. Ясмин попыталась извиниться за свое поведение на игровой площадке, но Рания заверила ее, что в этом нет никакой необходимости.

– С чего же начать?

Ресторан назывался «Восток» и обещал балканскую кухню в стиле фьюжен. «Только в Шордиче», – прокомментировала Рания. Открытая кухня выходила в обеденный зал, словно готовка – это какой-то зрелищный вид спорта. Под чугунными рашперами плясали голубые огненные языки, а сочившиеся куски мяса то и дело роняли капли жира в огонь, вызывая эффектные вспышки пламени.

– Как твоя мама? Уже вернулась домой? – Сегодня Рания накрасилась по-новому. Вдоль верхних и нижних ресниц тянулись две вызывающе толстые стрелки, нарисованные темно-зеленой подводкой с шиммером. У внешних уголков глаз стрелки соединялись и загибались хвостиками вверх. Рании шел смелый макияж.

– До сих пор у Гарриет. С ума сойти. Больше четырех недель!