— Как вы могли? Как вы могли так поступить?

Сет закипает. Он понимает, что это глупо. Где бы ни находилось тело Оуэна, в виртуале он все равно с родителями. Он сам был тому свидетелем на протяжении восьми лет.

И все же… Что, если Оуэн проснется? Как Томаш, проснется один в незнакомом месте, где некому будет его защитить?

Решение приходит мгновенно, как единственное само собой разумеющееся.

— Я тебя найду, — обещает Сет, охваченный осознанием собственной нужности — очень приятное ощущение. — Сдохну, а найду, где бы ты ни был.

Он тянется к родительским именам на экране в надежде, что где-нибудь в данных обнаружится информация о местонахождении их младшего сына…

— Ай!

Экран бьется током. Несильно, даже почти не больно…

Но экран изменился. Схема гробов исчезла, вместо них надпись:

«Обнаружен поврежденный узел».

«Ведется сканирование», — вспыхивает следующая строчка.

Освещение в зале тоже меняется, дальний конец вдруг заливает странное зеленоватое сияние, которое стремительно (не убежишь) скользит по рядам гробов, пока не доходит до Сета.

И замирает.

— Трындец… — бормочет Сет.

«Восстановление возможно», — сообщает экран.

«Реактивация начата».

— Блин!

Неизвестно, что такое эта «реактивация», но хорошего точно не жди. Сет поворачивается к тамбуру, отделяющему его от лестницы, и уже заносит ногу, чтобы бежать…

Но череп пронзает слепящая, отнимающая разом все силы боль…

Как раз в том месте у основания черепа, где мигал огонек у Альберта Флинна и где, видимо, находится «поврежденный узел»…

Все исчезает в сполохе света.

— Красота всегда найдется, — сказал Гудмунд. — Если знать, где искать.

Сет рассмеялся:

— Это уже какое-то неприкрытое гейство, чувак.

— «Чува-ак», — передразнил Гудмунд. — Хватит косить под англичанина.

— Я и есть англичанин.

— Когда тебе самому удобно.

Гудмунд повернулся обратно к океану. Они стояли на утесе над обрывом, в десяти — двенадцати метрах внизу волны грохотали о камни. Ощутимо укоротившийся день подсказывал, что лету скоро конец и близится учебный год.

Но не завтра. Время еще есть.

— Вот, например, посмотри, — показал Гудмунд.

Солнце, разрезанное пополам горизонтом, золотилось неправомерно ярко, напоминая огромный шар карамельного мороженого, тающий на асфальте. Небо разливало перед Сетом и Гудмундом пурпур и лазурь, где утопали перламутровые раковины облаков.

— Вот перед тобой зачуханный пляжик, — объяснил Гудмунд, — все эти щербатые скалы, бурное море, в котором не поплаваешь, и пикник здесь устроить негде, потому что ветер сдует все твои аккуратные бутербродики, да и всех родных и знакомых сдует, если не привязать веревкой. Но ты поворачиваешься в другую сторону, к океану. И там — она.

— Красота, — произнес Сет. Смотрел он не на закат, а на профиль Гудмунда, подсвеченный заходящим солнцем.

На утесе были и другие люди, пришедшие насладиться остатками лета и полюбоваться закатом, но сейчас Сет с Гудмундом стояли у обрыва одни, остальные бродили в отдалении и не примазывались к зрелищу.

— Гудмунд… — начал Сет.

— Не знаю. Правда, не знаю, Сетти. Но у нас есть настоящее, а у многих и того нет. Будущее как-нибудь само устаканится.

Он протянул Сету руку. Сет взял ее не сразу, сперва оглянулся, не смотрит ли кто.

— Трус! — поддел Гудмунд.

Сет забрал его ладонь в свою.

— У нас есть настоящее, — повторил Гудмунд. — У меня есть ты. И больше мне ничего не нужно.

Не разнимая рук, они смотрели, как садится солнце…

— Еще что-нибудь можешь сообщить? — спросила офицер Рашади тем мягким, но не сюсюкающим голосом, которым она разговаривала с Сетом — так непохоже на остальных полицейских.

— Он был невысокий… — Сет понимал, что повторяется. Ему просто не хотелось отпускать офицера Рашади, не хотелось заканчивать беседу, потому что в кои-то веки за последние дни с ним кто-то общался.

Рашади улыбнулась:

— По идее, да. Но я посмотрела его рост в личном деле — я на пять сантиметров ниже, а меня почему-то коротышкой не называют.

— Вы совсем не коротышка, — сказал Сет, переплетая пальцы.

— Спасибо за комплимент. Но ты не волнуйся. Он нас не обхитрит. Даже коротышки не могут прятаться вечно.

— Он сделает что-нибудь Оуэну? — выпалил Сет. Тоже не в первый раз.

Офицер Рашади положила блокнот на стол и накрыла обложку ладонями:

— Мы думаем, он прикрывается твоим братом, чтобы его самого не тронули. И тогда он знает: если хоть волосок упадет с головы малыша, ему самому не поздоровится.

— Значит, он должен Оуэна беречь?

— Именно.

Они помолчали.

— Спасибо тебе, Сет, — наконец нарушила молчание Рашади. — Ты нам очень, очень помог. Теперь я пойду посмотрю, как там твои родители…

Они разом обернулись на резкий стук распахнувшейся входной двери. В гостиную вбежал полицейский, и Рашади вскочила на ноги.

— Что такое? — донесся до Сета мамин голос сверху. Она почти не спускалась с чердака, неотлучно сидя у вещей Оуэна. — Что случилось? Неужели…

Но полицейскому нужна была только Рашади.

— Они нашли его, — сообщил полицейский. — Нашли Валентина…

Телефон Гудмунда не отвечал. Гудки, гудки, гудки. На второй попытке сразу переключился на автоответчик.

Сет схватил куртку. После сделанного Моникой признания он просто должен увидеться с Гудмундом. Сию секунду. Во всем мире нет ничего более неотложного. Нужно найти его. Срочно. Сет сбежал вниз, в гостиную, перепрыгивая через ступеньку. Оклик отца из строящейся кухни поймал его уже на пороге:

— Сет?

Сет рванул дверь на себя, но отец позвал его снова, на этот раз не терпящим возражений тоном:

— Сет!

— Пап, мне нужно бежать!

Он все-таки обернулся — и замер. Отец стоял в кухонном проеме, запорошенный древесной пылью, и как-то растерянно смотрел на зажатый в руке мобильный.

— Директор школы звонил. — В папином голосе слышалось замешательство. — В субботу. Днем.

— Пап, мне правда очень срочно…

— Сказал, что его дочери прислали твою фотографию. — Отец снова глянул на телефон. — Вот эту.