Они договорились, что Малини будет ждать ее у чайного ларька Баппы. Дипа торопилась, шагая быстро, едва не срываясь на бег. Припарковаться здесь трудно, и чаще всего она ездила на такси. Сегодня ее подбросил Висхал. Она не сказала ему ни слова за всю дорогу, пока они медленно двигались в потоке, останавливаясь в многочисленных пробках и перед бесконечными светофорами. И теперь она могла различить Малини — девушка стояла возле «Голубого лотоса» и, хмурясь, рассеянно вглядывалась вдаль.

Они шли по коридорам, почти не разговаривая, разве что перебрасывались именами женщин-квартиранток, сверяясь со списком, отмечая тех, кого знали, и тех, кто «пропал». Вошли в комнату, где раньше проживала Нимми. Малини отыскала ее имя в списке, аккуратно напечатанное округлым бенгальским шрифтом с причудливым переплетением букв, и шариковая авторучка зависла над соседней графой.

— А где дети? Они их тоже забрали?

Дипа пожала плечами, оглядывая комнату. Несколько зеленых перцев чили в горшках стояли на полу, два лайма, растоптанные грязным ботинком. Нимми, должно быть, только закончила обедать или, может, поленилась вымыть посуду. Алюминиевая кастрюля в углу покрылась плесенью, хотя остатки пищи были тщательно выскоблены.

Некоторые комнаты оказались заперты, на дверях висели тяжелые железные замки. Где-то уже заселились новые жильцы. Хотя среди всех районов Калькутты Сонагачи выделялся неоправданно высокими ценами на недвижимость, комнаты здесь пустовали недолго.

— У них в сумочках презервативы, немного денег, они позвонят, когда будут готовы, и вернутся, — сказала Малини, но казалось, будто она разговаривает сама с собой.

Дипа просто кивнула.

— Те, кто постарше, знают, что это обычное дело. То, что они творят, это atyachaar[56]. — Малини кивнула в сторону окна, указывая на воображаемого полицейского. — Приходят сюда, разрушают shongshaar[57], этот дом, который мы создали кровью и по́том. Какое право они имеют? — Дипа заметила, что Малини дрожит, сжимая руки в кулаки. — Это наш дом. — Малини почти кричала.

Да, это дом. Дипа знала. А как иначе назвать то место, что создано твоим телом, выцарапано когтями и зубами? Для большинства это единственный дом, который они когда-либо имели, единственное место, где они познали дружбу и любовь, где их проведывали, когда они лежали пластом, сгорая в лихорадке.

Два десятилетия назад, впервые ступив в Сонагачи, Дипа пришла в ужас. Она хотела спасти их всех — женщин, половозрелых девочек, детей с широко распахнутыми глазами. И на протяжении этих двадцати лет она узнавала из каждого анекдота, каждой истории, рассказанной со смехом, со слезами или невозмутимо, что это единственное место, где женщины могли существовать, ощущая нечто близкое к достоинству и гордости. Что это их дом и он принадлежит им, а не мужьям, отцам, или сутенерам или кому там еще. Пусть это достоинство искореженное, хрупкое, со следами побоев по всему телу, но иногда даже оно значит очень много.

— Амина… — Малини нахмурилась, заглядывая в свой блокнот. — Я давно ее не видела, но мы не знаем, забрали ее во время рейда или нет… и еще Лали.

Дипа подняла на нее взгляд.

— Да, их здесь нет, — подтвердила Малини.

Дипа поймала себя на том, что неотрывно смотрит на Малини, и пауза слишком затянулась. Как много знала Малини? Дипа понимала, что рано или поздно придется сказать ей правду, но, как могла, оттягивала этот момент. Она задавалась вопросом, осознает ли Малини, что всего несколько месяцев назад они так же обсуждали отсутствие Майи. Девушка внезапно исчезла из Сонагачи на несколько недель, и на ее двери появился аккуратный новый замок. Хотя рейда в то время не проводилось, и Малини не особо переживала за ее судьбу, зная, что Майя — девушка, уверенная в себе, к тому же имеет относительный достаток. Незадолго до отъезда Майи ходили слухи, что она изучает варианты эскорта, компаньонки богатых мужчин, которые могли позволить себе квартиру в центре Калькутты. Дипа тогда ничего не сказала Малини, но это молчание не давало ей покоя. А после смерти Майи оно и вовсе переросло в предательство. Как Дипа могла сказать этой женщине, куда обычно ходила Майя и где теперь находится Лали, о чем она тоже знала?

Прозвучавшее имя Амины временно отвлекло Дипу от этих мыслей. Амина вряд ли могла последовать за Лали и Соней, но кто знал, куда забрасывало женщин после варварских рейдов, что проносились по узким улочкам Сонагачи, как сезонные циклоны. Может, она томилась в тех комнатах без окон, которые власти называли реабилитационными центрами, где ее против воли учили шитью или приготовлению маринадов. А может, Амина стояла где-нибудь на углу, занимаясь своим ремеслом и выискивая клиентов среди прохожих. Были и другие варианты, но прямо сейчас Дипе не хотелось думать о них.

— В ближайшие дни я пойду в полицию, узнаю, куда увезли девочек. Возьму с собой Камалеша — нам понадобятся адвокаты.

Малини ничего не сказала, все еще хмуро уставившись в блокнот. Теперь они работали вместе, но полтора десятилетия назад, когда Дипа была молодым, неопытным педагогом-наставником, Малини аккуратно посещала ее занятия, не пропуская ни одного дня. Лучшая ученица в классе, она стала наставницей для своих сверстниц в Сонагачи и все так же смотрела на Дипу снизу вверх, видела в ней образец для подражания. Дипа не хотела разочаровывать ее.

Что она могла сказать ей здесь и сейчас? В 1997 году около 5000 женщин, мужчин и интерсексуалов, занятых в секс-индустрии, собрались в этом самом городе, чтобы принять участие в общенациональной конференции, организованной Коллективом секс-работников, первой в стране организацией такого рода. В тяжелую минуту Дипа закрывала глаза и пыталась вспомнить то пьянящее время, запах и скученность потных тел, надежду, лозунги и сомкнутые ряды плечом к плечу. Кто она была тогда? Впечатлительная идеалистка, привилегированная девушка, недавняя выпускница-отличница элитного колледжа Лорето. Но она была там, она чувствовала пульсирующее биение тысяч сердец. Кровь кипела, а ее собственное сердце разрывалось от неумолимой, свирепой любви. Разве не искала она такую же бешеную энергию, такое же единение всякий раз, когда участвовала в марше или присоединялась к бдению при свечах? В тот день на конференции задали вопрос, почему проститутки, оказывающие услуги за деньги, не могут требовать рабочих прав, требовать прав человека. Почему работники других отраслей, связанных с эксплуатацией чужого труда, могут требовать соблюдения своих прав, улучшения условий жизни, а проститутки лишены такой возможности? Почему взрослые граждане демократической страны не могут продавать секс-услуги и требовать юридически защищенных трудовых прав, а также улучшать качество своей жизни?

Бывали и победы. Там, где гиганты терпели неудачу, низовые организации, такие