Они уселись за широким столом и принялись пить чай с домашним хлебом и брусничным вареньем. Александра Васильевна стала вспоминать, как к ним в деревню приехала Ложкина. Как она купила эту половину дома, потому что у Александры Васильевны как раз сын уезжал в Самару работать по контракту, и там у него была возможность купить квартиру. Потом они сдружились, стали по-соседски общаться. И Александра Васильевна узнала историю соседки. И про сына, которого незаслуженно посадили, а истинные виновники, видать, откупились. И как Зинаида Алексеевна продала хороший дом в Чите, чтобы было на что ездить к сыну в колонию. А еще, когда он освободится, чтобы было на что его обуть и одеть.

Зинаида и правда ездила раз в год на день рождения сына к нему в колонию. А потом, как-то ночью, Александра Васильевна слышала стук в дверь, слышала, как соседка отпирала дверь, как там разговаривали, как кипел чайник у них за стеной. А утром застала Зинаиду всю в слезах. Оказывается, сынок-то досрочно освободился, но стал какой-то не такой. И жить с матерью в этой деревне отказался, что-то говорил про уединение, про обещание какое-то. Видать, умом тронулся он там за пятнадцать лет в колонии. Все утро они просидели в слезах. Одна горевала о своем, другая — жалея соседку.

А через две недели Зинаида умерла. Врачи сказали, что сердце остановилось, но Александра Васильевна считала, что оно просто разорвалось от горя. Ведь столько лет отдала ожиданию сына. Надорвалась. А сын приезжал потом на похороны, в этом Александра Васильевна была уверена. Видела она одного худого человека, незнакомого. Он стоял в сторонке все время на кладбище. Но глаза у него были как будто больные.

Борисов вытащил из кармана фотографию Ложкина, сделанную еще двадцать с лишним лет назад. Женщина долго смотрела, потом покачала головой.

— Не признаю. Лицом-то многие похожи, а глаза не те. Людей ведь по глазам узнаешь.

— А участковый не интересовался Ложкиным? — спросил Колотухин.

— Олег Иванович-то? Как же, интересовался! Он всю улицу досконально опрашивал. Кто видел, что видел, как видел. Вроде как сынок Зинаиды, по их правилам, должен был первым делом к нему явиться, к участковому. А уж чем все закончилось там у них, я и не знаю.

Сведения, которые раздобыл майор Коваль, ошарашили Борисова. Он готов был ехать туда, где жил после отставки Олег Иванович Нестеров, но Коваль предложил вечером посидеть в тихом кафе и пообщаться с оперативником, который занимался этим делом осенью прошлого года.

В девять Борисов приехал на улицу Острожную. Он прошелся мимо ярких витрин закрытых магазинов и увидел между двумя большими старыми вязами низкий декоративный заборчик и большой синий тент над ним. Над тентом переливались разными цветами огоньки, слева внутри освещена была стойка бара. Справа размещались столики, и на каждом стояла настольная лампа с большим матовым абажуром. Посетителей было не очень много, в основном влюбленные парочки да небольшие группы людей в возрасте. Вполне приличное и тихое место. И музыка умиротворяющая — какие-то спокойные красивые мелодии в исполнении струнного квартета.

— Вот, знакомься, — пожал Борисову руку Коваль, — Это Игорь. Он как раз занимался делом о гибели Нестерова.

— Значит, все таки «гибели»? — вздохнул Борисов. — Я это по твоей интонации понял еще по телефону, просто до последнего еще надеялся. Ладно, посвящайте меня.

Игорь, молодой крепкий парень с характерным прищуром человека, привыкшего курить, не вынимая сигареты из уголка рта, начал рассказ без всяких предисловий. Зимой он как раз дежурил по отделу. Есть такая система, когда каждый день в помощь дежурной части выделяется сыщик, дознаватель, один из участковых уполномоченных. Вместе с экспертом-криминалистом они и составляют оперативно-следственную группу, которая выезжает по звонкам на места происшествия.

Звонок о несчастном случае поступил из села Горелово, что в тридцати километрах от Пермяково, в одиннадцать вечера. Звонила жена Нестерова. Олег Иванович в начале десятого вышел во двор за дровами. На дворе стоял ноябрь, но погода чередовалась с оттепелями и дождями, поэтому снег к тому времени так еще и не лег. Жена занималась домашними делами, не глядя на часы, печка уже прогорала, в доме было тепло и уютно. Дрова были нужны для того, чтобы начать топить печку утром, а с постели так не хочется выходить на холод за дровами.

Потом жена посмотрела на часы и увидела, что уже шел одиннадцатый час. Только теперь она поняла, что муж уже давно должен был вернуться. Но это деревня, это как одна большая семья, коммунальная квартира. Олег мог с кем-то заговориться в переулке, куря сигарету за сигаретой, мог, грешным делом, и к соседу в сарай заглянуть да к стаканчику приложиться на сон грядущий. Мало ли. Потом женщина заволновалась. Олег уже не мальчик и инфаркт перенес. Могло просто стать плохо.

Мужа она нашла в своем дворе, он лежал на боку и смотрел в стену невидящими глазами. И лицо у него было неестественно белым. Так ей показалось. Она схватила мужика, стала трясти, сунула руку ему под рубашку и почувствовала остатки тепла. Как-то сразу стало понятно, что муж мертв, только верить в это не хотелось. Поэтому и не в истерику кинулась, а за телефоном. Стала звонить, и в полицию, и в «Скорую»… вроде еще куда-то.

Когда приехала группа, бабы держали в доме жену Нестерова, а та с безумными глазами все твердила, что ему там холодно. На месте был местный фельдшер — старичок в очках, который и констатировал смерть еще до приезда медиков и полиции. И началась работа, рутина, с которой знаком каждый опер, каждый следователь. Рутина, о которой не принято писать в книгах и о которой не снимают фильмов. Подворный обход.

Через три часа была более или менее ясна картина, кто, где и во сколько находился из ближайших соседей, родственников и близких знакомых. Выявлены неприязненные отношения, восстановлены обстоятельства забытых ссор. Соседи недоумевали, что это полиция допытывается, но никто из них не знал, что при описании трупа было установлено, что в области грудной клетки, примерно на месте сердца, имелся след удара тупым твердым предметом. Такие вещи первыми проявляются при остывании тела.

— Так на что вы подумали? — спросил Борисов.

— Это не мы, хотя мне тоже самостоятельно пришла в голову такая мысль. Это наш медик предположил. Сердце могло остановиться от сильного удара в грудь. В единоборствах есть даже техника нанесения такого удара, чтобы убить противника быстро и сразу. У меня мама врач, так что я в медицине чуть-чуть волоку. Вы знаете, что бывают очень странные смерти в практике любого медика. Например, такой случай. Пришел из армии парень. До армии он не пил, не курил, даже не пробовал, и не нюхал. А на встрече, где собрались все родственники и соседи, его уговорили выпить. Как же! Такое событие, уважай родню, взрослый мужик уже. Парень выпивает рюмку и падает замертво. Остановка сердца.

— Непереносимость, — сказал Борисов.

— Да, так многие говорят. Но, по сути, мгновенной смерти от отравления не бывает, а тут налицо шок и остановка сердца. Но это мелочи, я вам скажу о том, о чем знают только медики, но они не любят рассказывать. Достаточно много бывает смертей непонятных. Не то чтобы очень много с точки зрения официальной статистики, но заметить этот факт любой практикующий врач может. И замечали, правда, начальство медицинское не одобряло муссирования этой темы. А по сути, шел человек, сел человек и умер. Спать лег человек и не проснулся. И все здоровые, крепкие мужики, которые ничем не страдали, не имели хронических заболеваний, не получали в прошлом никаких травм. Просто обычные среднестатистические люди. И возраст от тридцати до пятидесяти. Диагноз один — остановка сердца. Причина? А хрен ее знает. Сердцу так захотелось.