— Юленька, свет мой!

Ощущения такие, будто сыграла ва-банк и сорвала жирный куш. Адреналин подскочил. Сердце затрепыхалось в груди, как пойманная в тиски птица.

Едва удержавшись, чтобы не сорваться с места, я вцепилась пальцами в юбки шерстяного платья. Движение едва заметное. Неуловимое. Но, тем не менее, привлекшее ко мне внимание пристава.

Мое же, в этот самый момент, было приковано к застывшей в дверном проеме, грузной фигуре купца Тичикова. Который до того удивился, встретив в доме терпимости недавнего знакомца Конюхова — и не одного, а с жинкой, да при полицейском мундире — что вид принял, будто муху проглотил.

— Богдан Тихомирович? Вы ли это? Не признал… — глазки-бусинки забегали, мазнули по сидевшей в кресле хозяйке кабинета, чья спина была прямее палки. Прищурились, поймав на себя мой взгляд. И совсем уж неприлично расширились, заметив висевшую на правом боку пристава кобуру с револьвером. — Это что же… Обман? Произвол? Честного человека решили по миру пустить….

Визг противный, раздражающий. Даже Гордей, не выдержав, сверкнул малахитовыми глазами, вскочил на ноги и положил ладонь на рукоять шашки.

— Любезнейший Евлампий Евсеевич, прекратите ломать комедию, — купец от такой наглости задохнулся, покраснел. Юлия Павловна возмущенно ахнула. А мне пришлось сжать губы, чтобы не разразиться глупым хихиканьем. — Полагаю, мне требуется представиться как должно. Мое имя Гордей Назарович Ермаков. Я пристав Мещанского полицейского участка. И в маскараде том был вынужден участвовать по долгу службы. Совершено злодейское убийство небезызвестной вам Алевтины Максимовны Немировской…

Призрак, услышав собственное имя, глухо завыл и подлетел к купцу. Просочился сквозь тучную фигуру, завернутую в длинную, меховую шубу, и вылетел со спины. Мужчина даже не покачнулся. Будто не заметил. Зато брови приподнялись в удивлении. Правда, очень быстро снова сошлись в одну хмурую линию.

— Померла, значится… Плакать не буду. Собаке — собачья смерть, — пробубнил он и едва не сплюнул под ноги. Но, видимо, вспомнил, что не на улице и, вроде как, приличный человек. — Юленька, рад был повидаться… Позже загляну.

— Куда ж вы так торопитесь, Евлампий Евсеевич? Только пришли, и уже прощаться, — отозвалась я с дивана. — Присоединяйтесь. Нам только вас и не хватало.

— Чегой-то я должен? — насупился Тичиков. — И без вас дел полон рот…

— А мы не задержим. Я историю вам с Юлией Павловной интересную расскажу, и ступайте на все четыре стороны. А не захотите слушать, Гордею Назаровичу придется в участок вас свезти. И допрос по всей строгости нашего справедливого закона учинить. Но разве ж оно вам надо?

Вот и купец решил, что не надо. Прошел в кабинет. Покрутился на месте, обдумывая, куда бы примкнуть свое мохнатое тельце. Но так как диван и единственное кресло были заняты, остался стоять позади хозяйкиного плеча.

Я осталась на месте. А пристав решил, что хватит с него, насиделся, прошел к закрытой двери и прислонился к ней спиной.

— Извольте поторопиться со своей историей, барышня, — холодно отчеканила госпожа Тюлькина. — И оставьте нас уже в покое.

— Не беспокойтесь, много времени не отниму, — я прочистила горло. — Как там начинаются эти истории? А, да! Жил да был некий господин. Состояние имел приличное. На золоте спал, пил и ел. Но рос без отца. Под строгим надзором властной маменьки. Держала она сына в ежовых рукавицах, изливая, как мне думается, некую обиду на почившего супруга. И отходить могла. И словом пристыдить за любое прегрешение против приличий. Даже жену для сына себе под стать нашла. Тоже женщину властную. Думающую, в первую очередь, о благе семьи. И в последнюю — обо всем остальном. Мало для кого жизнь в такой атмосфере могла пройти без последствий. Вот и у нашего господина стала жечь нутро черная ненависть. К женщинам. Он их за людей не держал. Самоутвердиться хотел. А для того пользовал беззащитных. Горничных, бланкеток. Колотил, издевался. Но держался. Напоказ свои садистские наклонности не выставлял… Ровно до того момента, пока три года назад его матушка не отдала богу душу. Тут-то руки и развязались. Жену господин опасался, но как маменьку не боялся. Женщин стал домой приводить. И до того привык к своей безнаказанности, что распоясался. Увлекся. Но тут барышня попалась уж больно похожей на мать. Блондинка с длинной косой. Лицо круглое, миловидное. На щеках ямочки. И приключилась у господина проблема деликатного свойства. Смею предположить, что в попытке выплеснуть гнев, он взялся за нож. А в процессе испытал небывалое воодушевление. С телом не стал бы заморачиваться. Ума бы не хватило. Но обо всем узнала жена. Она и предложила избавиться, утопив в Любле. Авось унесет течением, никто и не узнает. Но течением не унесло. Впрочем, какая разница? Убийцу толком не искали. Списали все на заезжего душегуба, и жизнь в городе опять потекла в старом русле. Что дальше было, знает только сам господин. То ли снова, через время, повстречал барышню, с похожими на матушку чертами. То ли воодушевление при первом убийстве было таким незабываемым, что не давало спать по ночам. В итоге, появилась вторая жертва. И снова из бланковых. А за ней по Китежу пошел слух о «Князе Тьмы». Жена поняла, что господин не остановится, покуда не будет пойман за руку. А это грандиозный скандал, что оставит неизгладимый отпечаток на ее добром имени. И решила порвать все связи. Предстать еще одной невинной жертвой кровавого тирана и сбежать к родне. Думается мне, верное решение. Да и принято вовремя. Ее супруга обязательно вывели бы на чистую воду… не попадись на его пути еще одна властная, охочая до денег женщина. Узнав тайну господина, она назвала свою цену. И, получив желаемое, начала ему помогать… Не правда ли, Юлия Павловна, все так и было?

В лице женщина не переменилась. Как сидела прямо, так и продолжала сидеть. Только губы еще сильнее поджала. И сбледнула… слегка.

— Что вы себе позволяете, милейшая? Пришли в мой дом и смеете меня в чем-то подозревать?

— К сожалению, вы правы, — притворно вздохнула я. — Весь этот рассказ одно сплошное предположение… Покуда пристав не возьмется за вас вплотную. К примеру, допросит молодую девицу, что наливала нам чай. Порасспрашивает о ваших пропавших работницах, которые, якобы, покинули Китеж, чтобы вернуться домой. Она же явно что-то знает. Сильно нервничает. Кем-то запугана… да?

— Вы в своем уме? — подскочила с кресла мадам Жужу и вцепилась в столешницу напряженными руками.

— Не нервничайте так, Юлия Павловна. Понимаю, мои слова вызывают у вас душевную неприязнь. Старый пристав был вам удобен. Глубоко