– Ну-с, девушки. С чем пожаловали? – радостно полюбопытствовал он, потирая руки. Смотрел он почему-то только на Лилю. Видимо, ей больше пристало приходить на УЗИ по поводу беременности.

– Я, кажется, беременна, – вышла вперед я и сунула ему направление. Он с удивлением перевел взгляд, а потом уткнулся в бумажку.

– Кажется? – с ухмылкой оглядел меня доктор. – Что, нарушение памяти?

– Нет… просто… – я несколько растерялась. История-то у меня непростая. Прошлая беременность, обмороки, выкидыш с осложнением. Бесплодие.

– Когда был выкидыш?

– Почти полгода назад, – быстро подсчитала на пальцах я.

– Раньше аборты делали? – Господи, как же я ненавидела этот вопрос. И почему им всем так хочется это знать?

– Два раза, – угрюмо буркнула я. Сейчас мне опять будут рассказывать про совесть и про мой преклонный возраст.

– Расслабьтесь, моя дорогая. Мне же надо знать ваш анамнез, – миролюбиво добавил он. Слово «анамнез» было родным, оно меня сразу успокоило. Я в порядке, среди своих.

– А я, кстати, тоже врач. Работаю на скорой. Ну, то есть, фельдшер, – потупилась я. У нас, на нашем заводе нет большой разницы – фельдшер ты или дипломированный доктор. Клиенты и работа у нас одна. Чуть-чуть различается зарплата. Не в мою сторону, конечно. А вот ответственность одна и та же.

– Да что вы?! – восхитился доктор, меланхолично возякая по моему пузу измазанным чем-то липким датчиком. – Ну, тогда сделаем все в лучшем виде.

– Спасибо, – я обрадовалась. Впервые коллега-медик выдал такую адекватную реакцию на мою профессию. Значит, есть все-таки некое чувство солидарности. Не все потеряно. А то я уже начала бояться, что моих собратьев по терапии охватила всеобщая корпоративная ненависть.

– Не за что. Послушайте, вы точно беременны. Так что, вам ничего не кажется, моя дорогая, – радостно утешил меня он. – Но еще раз напомните, когда выкидыш у вас был?

– Примерно полгода назад, – снова начала дергаться я. Лиля крепче взяла меня за руку. – А что такое?

– Да нет, ничего. Когда, вы говорите, по-вашему, было зачатие?

– Я и не говорила. И вообще не знаю, но точно не за последние два месяца, – заверила его я.

– А! Ну, вообще… так… дайте посмотреть, – он старательно вглядывался в экран, от напряжения прикусив губу.

– Что там? – я пыталась выгнуть шею, чтобы тоже заглянуть в телевизор, по которому демонстрировалась столь интересная для меня передача. Но я, к сожалению, не гусь. И шея моя выгибается на какие-то жалкие пять-шесть сантиметров. Непростительно мало.

– Там? – улыбнулся доктор. – Ребенок, естественно. Ваш, кстати.

– Это утешает, – попыталась расслабиться я.

– Только вот… понимаете, если судить по размеру плода, то вы на четырнадцатой неделе, – растерянно показал на экран он. Лиля с интересом рассматривала туманность, мерцающую на экране.

– Так он что, переросток? – испугалась я.

– Переросток? – удивился врач. – Нет, скорее, вы перепутали что-то со сроками. А беременность в норме. Надеюсь, вы не планировали аборт. Уже поздновато. Почти все органы сформированы, сердце бьется.

– Да что вы?! – я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

– Надо же, чудо какое! – подпрыгнула Лиля. В-общем, из кабинета врача мы выходили в состоянии, сколоченном наполовину из блаженства, а на вторую из удивления. Четырнадцать недель? Парадокс! Как такое возможно? Это же больше трех месяцев! Я немного поскладывала и повычитала в уме и получилось, что я залетела примерно за месяц до Митиного отъезда. Забавно, что, видимо, в тот момент, когда мы с ним беседовали беседы о том, как не желаем и не может быть родителями, я уже носила под сердцем его дитя. Да, вот так сюрприз. Теперь только остается выяснить, как сам автор отнесется к своему сюрпризу. Ох, чует мое сердце, что по головке он меня за это не погладит.

Впрочем, даже просто сообщить ему о происшедшем было для меня проблемой. Отлично было бы, конечно, если бы я могла позвонить ему по телефону, предложить встретиться, а потом, сидя в хорошем кафе я долго-долго молчать и теребить крахмальную салфетку.

– Не знаю, как тебе сказать. Пожалуйста, пообещай, что не уйдешь. Что выслушаешь все до конца.

– Конечно, дорогая. Что случилось? Будешь кофе?

– Кофе? – вытаращилась бы я, всем своим видом показывая, что он ляпнул что-то несусветное.

– Ну, да. Мне, капучино, пожалуйста, – он всегда пил капучино.

– О, кофе я теперь не пью, – загадочно сообщила бы я. Правда, я его все-таки немножко пью. Каждое утро. Черт, да, я пью его также, как и раньше. Но ведь это – фантазия. А в ней я бы сидела за столиком, красивая, смущенная, не пьющая… и, что уж там экономить на мечте – некурящая.

– Что с тобой? – побледнел бы он. – Проблемы со здоровьем?

– Можно сказать и так, хотя это и не проблемы, – интриговала бы я. И только после чашки зеленого чая и кучи его нетерпения я бы призналась. – Я жду ребенка. Твоего ребенка.

– Что? Неужели?! – потрясенно переспросил бы он. Ведь это, наверное, чудо – узнать, что кто-то собирается родить ребенка – твоего ребенка. Мужчина – он как пустая смоковница. Живет, перекатываясь по жизни, бесцельно разбрасываясь собой ради каких-то бесполезных великих целей. Деньги? Резаная бумага, которая в любой момент может испариться. Слава? Величие? Жизнь, наполненная удовольствиями? Что из этого способно принести настоящее счастье? Ничего, потому что рано или поздно все кончится. И сам он – этот могущественный властелин мира – он точно исчезнет, не оставив за собой никого. И сделать с этим ни один мужчина ничего не может. Кроме одного. Чудесным образом заполучить на свои большие сильные руки маленький сверток – ребенка, которого родит любимая женщина. Ничего нет более сильного, ничто не может сделать человека более счастливым, чем доверчивый детский смех, улыбка на маленьком лице, в котором можно узнать самого себя.

– Это все здорово, но какое отношение это все имеет к Мите? Он-то уже имел этот доверчивый комочек, он-то больше не считает это самой большой удачей в жизни, – раздался неугомонный голос здравого смысла. – Не стоит обольщаться и ожидать, что разверзнутся хляби небесные Лучше держать глаза открытыми и быть готовой ко всему.

– В любом случае, я хочу родить этого ребенка. Пусть даже и для себя одной, – упрямствовала я. Пусть мне будет хуже, но только я устала бояться. Вечно бояться, что не хватит денег, что он не поддержит, что жизнь станет совершенно невыносимой. Она и так с трудом подходит под определение «сносная». Вон таракан побежал. Хуже уже не будет. Поэтому я решила, что раз бояться бессмысленно – я и не стану. Раз у меня нет никакого иного способа добраться до Мити, буду терроризировать его тетку. Я набрала ее номер телефона. После нескольких далеких гудков, показавшихся мне бесконечностью, в трубке раздался скрипучий голос.