Поэтому подумайте, как можно было столь крайне неуклюже и даже, я бы сказал, преступно обращаться с подвижным составом, чтобы привести страну, заваленную зерном, к нехватке хлеба.

С конца 1914 года экономическое положение России грозило превратиться в крайне трудное; потрясенная серьезными военными неудачами, а также Пирровой победой в Галиции, она стала ощущать тревожное нарушение деятельности всего ее организма. Именно с этого момента союзники должны были бы заняться его систематическим лечением, но они занялись этим только с середины 1916 года, когда было уже слишком поздно. Осторожные и предусмотрительные в отношении самих себя, союзники в том, что касается России, руководствовались уверенностью в том, что она неисчерпаема в отношении человеческих и иных ресурсов. Союзники поняли, но слишком поздно, что любой капитал, каким бы большим он ни был, рано или поздно исчерпывается, если его не пополнять.

Сколько раз в часы, трудные для союзников, Россия бросалась в ужасную битву, не залечив старых ран, не восстановив своего здоровья! Поэтому стоит ли удивляться в этих условиях, что здоровье гиганта было в конце концов подорвано и что экономическая жизнь страны, несмотря на ее поистине неисчерпаемые ресурсы, была окончательно подорвана…»[54]

Николай II с интересом выслушал доводы П. Игнатьева и согласился с его словами относительно необходимости более тесной координации военных действий армий Антанты, в том числе в области разведки. Он объявил Павлу Алексеевичу, что ему поручается возглавить Русское отделение Межсоюзнического бюро разведки в Париже и руководить всеми разведывательными организациями, резидентурами и отдельными агентами, работающими на штабы действующей армии.

Среди тем, затронутых императором, оказался, между прочим, вопрос об отношениях союзников с Россией. Николай II заметил, что Лондон и Париж, очевидно, не понимают, какой тяжелый материальный и политический кризисы переживает русский народ, и поэтому создают трудности своему восточному партнеру не по своей воле.

— Нисколько, Ваше Величество, — горячо отвечал граф. — Франция, например, всем сердцем с нами. Она оплакивала наше поражение под Танненбергом. И если бы она могла легко с нами сноситься, мы бы получили все, чего нам не хватало, а ей мы бы посылали все, что она за столь высокую цену покупает в Соединенных Штатах. Франция всегда вела себя по-рыцарски.

— Что же касается Англии, то у меня было мало контактов с ее разведывательными службами, тем более с Интеллидженс сервис, деятельность которой в отношении союзников весьма сомнительна. У этой организации совершенно четкие и специфические задачи, которые держатся ею в строгом секрете. Не придерживаясь никаких моральных соображений, она шпионит как за союзными разведками, так и за вражескими, и противодействует усилиям и тех, и других в соответствии с секретными указаниями Лондона. А в остальном — руководители и офицеры британской разведки предельно вежливы со мной. Что же касается Италии, то с ее стороны я получаю ценную помощь.

Выслушав графа, Николай II неожиданно переменил тему беседы. Поскольку в связи с неудачами Русской армии на фронте и в тылу к этому времени широкое распространение получило слово «измена», в которой обвиняли окружение царя и «императрицу-немку», хотя она по рождению скорее была англичанкой, внучкой британской королевы Виктории. Ей слухи приписывали ведение сепаратных переговоров с немцами. Такие же слухи получили широкое распространение также в Париже, Лондоне и проникли в европейскую печать. В этой связи Николай II дал П. Игнатьеву деликатное поручение выяснить источник слухов о том, что он сам или Александра Федоровна якобы за спиной союзников ведут в Стокгольме сепаратные переговоры с Германией. Он сказал:

— Императрица задета этими инсинуациями. Это гнусная клевета. Я позволяю вам повторять мои слова всем, кто будет спрашивать вас на эту тему. Используйте все ваши связи, чтобы узнать источник этих слухов, и не останавливайтесь перед расходами, чтобы добиться результата.

Вот как пишет об этом П. Игнатьев в публикации в журнале «Иллюстрированная Россия» в 1928 году:

«Когда я кончил свой доклад, Государь вдруг неожиданно спросил:

— А что вы скажете о тех слухах, которые распространяются в официальных кругах Парижа и Лондона и даже проскальзывают в заграничную печать, будто я и государыня имели намерения заключить сепаратный мир?

— Слышал про это, Ваше Величество, но так как я таким слухам не придаю никакого значения, а по службе опровержение их меня не касается, то я не обращаю на это никакого внимания.

— Меня и государыню подобные россказни очень расстраивают, — волнуясь, сказал государь. — В них нет ни слова правды. Вы можете сказать это всякому, кто вас об этом спросит. Кроме того, я вам лично поручаю провести самое точное, подробное расследование, — где источник распространения подобных небылиц… Средств на это не жалейте и используйте все ваши связи и возможности. Примитесь за дело немедленно и в кратчайший срок пришлите мне через дворцового коменданта подробнейший доклад по этому вопросу.

Дав мне еще кое-какие указания военно-политического характера, государь император меня отпустил»[55].

О том, что было в действительности, и вел ли на самом деле Николай II сепаратные переговоры с немцами за спиной союзников, мы подробно расскажем в следующей главе, а пока вернемся к нашему герою.

В октябре 1916 года начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал М.В. Алексеев утвердил положение и штатный состав возглавляемого П. Игнатьевым Русского отделения Межсоюзнического бюро по разведке, находящегося в Париже. Согласно ему, П. Игнатьев «подчиняется непосредственно генерал-квартирмейстеру Ставки и выполняет все обязанности, связанные с деятельностью этого бюро во всех отношениях». Все разведывательные сведения он был обязан направлять на русском языке генерал-квартирмейстеру. Ему предписывалось руководить разведкой во Франции, Швейцарии, Голландии и Испании, добывать информацию для штабов действующей армии.

13 ноября 1916 года полковник П. Игнатьев убыл в Париж для исполнения обязанностей начальника Русского отделения Межсоюзнического бюро по разведке. Его путь лежал через Петроград. Российская столица произвела на полковника Игнатьева неприятное впечатление своей запущенностью и неопрятностью, которых не было еще два года назад. За короткое пребывание в России Игнатьев 2-й убедился, что повсюду в стране царит беспечность, резко контрастирующая с положением на фронтах войны. В то время как в армии во всем нехватка, высшая знать страны вовсю веселится. Ему это напоминало последние дни французского короля Людовика XVII, закончившего свои дни на гильотине.

Однажды вечером, когда П. Игнатьев возвращался на извозчике на свою петроградскую квартиру на Надеждинской улице (ныне — улица Маяковского. — Авт.), по пути ему повстречалась группа новобранцев, которые имели расхлябанный и вызывающий вид. Это было настолько непохоже на довоенную армию, что даже старый кучер обернулся к П. Игнатьеву и сказал: